Талгат Мамырайымов: не все салафиты — экстремисты и террористы

Терроризм в РК в ближайшем будущем может стать постоянным явлением и он, прежде всего, будет направлен против государственной власти и силовиков.

Так считает политолог, руководитель аналитической службы ОФ «Real Politik» Талгат Мамырайымов. По его мнению, в Казахстане существует четко выраженный внутриконфессиональный конфликт между официальным и нетрадиционым исламом и в него вовлечены силовые органы.

Непропорциональные силовые меры властей стали одним из главных катализаторов участия религиозных радикалов в террористической деятельности, и они все больше и больше будут пользоваться сочувствием со стороны населения на фоне социального, экономического и идейного кризиса, считает политолог. 

— Талгат Киятбекович, слова «салафитское подполье», терроризм на основе салафитских радикалов стали обычным явлением в новостях. Что вы можете сказать по поводу современного радикального ислама в Казахстане в целом?

— Для начала, салафит и экстремист – не одно и то же. Не все салафиты являются представителями радикального крыла казахстанских мусульман. Главными исполнителями терактов, проповедниками религиозного экстремизма в Казахстане, по всей видимости, являются приверженцы так называемого джихадистского крыла салафизма и хариджиты-такфириты. Причем практика такфира (обвинение в неверии – «куфре») является одной из характерных черт обоих этих течений.

Среди казахстанских салафитов доминируют салафиты-мадхалиты, которые призывают своих адептов к полному и беспрекословному подчинению государственной власти.

Салафиты-мадхалиты начинают получать широкое распространение в Казахстане, составляя в целом, по некоторым данным, 5-10% казахстанских практикующих мусульман. Инсайдерские источники утверждают, что это происходит благодаря поддержке некоторых представителей казахстанской политической элиты.

Вообще салафитские течения широко распространены практически во всех мусульманских странах. Причины этого явления – социально-политический и идейный кризис в этих регионах. Когда видение будущего и общественная идеология основаны исторически на религии, то это приводит к построению новых идеологий, основанных на религии же.

— Если, как вы говорите, салафизм основан на кризисе идеологии, то какую тогда идеологию предлагают наши салафиты, какова их идейная база?

— В среде всех течений казахстанских салафитов, а также хариджитов-такфиритов широко распространено понятие «джахилия». Причем его толкование среди религиозных радикалов Казахстана приближено к известной концепции Саида Кутба, одного из идеологов организации «Братья-мусульмане» и основоположников современного международного джихадизма.

Джахилия понимается Саидом Кутба как языческое невежество, погружение в роскошь, излишество, гедонизм, в котором, якобы, погряз весь мир. Он утверждает, что основой этого невежества является пренебрежение властью и господством Аллаха, когда власть и подчинение над людьми узурпируют некоторые люди.

В данном случае он отрицает политическую, светскую власть, рассматривая ее как нелегитимную. Кроме того, Саид Кутба выступал против капиталистической эксплуатации людей и проповедовал необходимость свержения современной социально-экономической и общественно-политической системы капиталистического характера под «знаменами» Ислама.

В Казахстане даже салафиты-мадхалиты мусульман, не совершающих намаз, также относят к джахилям, то есть невежественным, имморальным людям. Иначе говоря, заведомо конфликтные взгляды в среде казахстанской мусульманской уммы получили широкое развитие.

— Вы хотите сказать, что реакция на салафизм связана именно с такой особенностью их идеологии?

— К сожалению, нет. Салафиты, если они не выступают с прямыми нападками в отношении других направлений ислама, могли бы вполне спокойно существовать. Тем более, что не все салафиты экстремисты. Все гораздо хуже.

Это конфликт двусторонний, и он явно шире противостояния салафиты – официальный ислам. Здесь, с одной стороны, силовики и ДУМК, с другой, все мусульмане, не входящие в ДУМК. Салафиты только недавно стали всеобщим пугалом. До этого их место занимал Хизб-ут-тахрир, еще раньше суфистские секты. Политика на конфликт с ними проводилась силовыми органами весьма активно.

— Почему люди порой выбирают радикальные секты, а не тот же ДУМК?

— На это я приведу слова журналиста Азамата Майтанова, хорошо знающего нюансы религиозной сферы казахстанского Прикаспия. Он указывает, что в регионе ряды религиозных экстремистов пополняются в основном «бывшими прихожанами мечетей Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК), разочаровавшимися в муллах».

У этих, в большинстве своем молодых людей, официальные мечети ДУМК ассоциируются с обрядово-ритуальными нормами и ящиками для сбора пожертвований, но не с местом, где можно получить ответы на жизненные вопросы, как пишет Майтанов. Формальный подход к вере, и как можно большее отстранение от социальных, экономических, политических проблем, чтобы не получить от властей «по башке». А это почти невозможно.

Само существование шариата, сами нормы ислама обуславливают его больший социально-направленный характер в сравнении с другими религиями. Если будешь молчать о серьезнейших и видимых каждому проблемах общества, то люди, безусловно, будут уходить к тем, кто о них говорит.

— Когда вообще начали появляться в Казахстане первые салафиты?

— Собственно, почва для религиозного экстремизма в Казахстане развивалась практически с начала 1990-х годов. Во многом это было обусловлено либеральным характером первого казахстанского закона в религиозной сфере «О свободе вероисповедания и религиозных объединениях» от 15 января 1992 года, согласно которому для открытия религиозной организации было достаточно всего лишь 10 человек.

Дополнительный импульс развития в Казахстане данные исламские течения приобрели также за счет молодых казахстанцев, получивших религиозное образование за границей.

Бывший главный имам Мангистауской области Дуйсен Хасниязов утверждал, что первые салафиты здесь появились в 1994 году. Его данные подтверждаются информацией правоохранительных органов Казахстана, согласно которой салафиты в течение 1994-2006 годов получили наибольшее распространение в Атырауской, Мангистауской и Актюбинской областях.

Начиная с 1998 года, салафиты Мангышлака стали проводить коллективный жума намаз (пятничный намаз) вне официальных мечетей. Их неприятие официального ислама как раз и стало одной из основ конфликта. Именно «официального» ислама – не суфийских течений.

Все это привело к открытому конфликту салафитов с официальным духовенством в лице представителей Духовного управления мусульман Казахстана и силовыми органами, который развивался с 1999 года. 

— То есть, главные проблемы с религиозным экстремизмом начались именно с 1999 года?

— Да, примерно в этот период и потихоньку начали набирать темп с начала 2000-х. Поначалу это был конфликт официального ислама и новых исламских течений. И если бы в него никто не вмешивался, он бы так и остался на уровне дискуссий между ними. Не было бы террористов, не было бы нынешней дикой ситуации.

Но, к сожалению, ни в чем не разобравшись, ничего не понимая, силовики стали преследовать и сажать по тюрьмам верующих, причем не обязательно салафитов – всех, не относящихся к официальному исламу.

Сегодня даже приверженцу ДУМК, если он с бородой, что соответствует положениям Ислама, нельзя спокойно ходить по улицам. К чему это приведет в конечном итоге? К тому, что отток верующих из мечетей, подконтрольных ДУМК, только вырастет.

— Но неужели ДУМК обладает или обладал таким политическим весом, чтобы подвигнуть государственные органы на преследование людей по такому признаку?

— Конечно же, нет. ДУМК этого не хотел, но ничего не мог сделать. Это была инициатива со стороны силовиков. Причина в том, что наши правоохранительные органы и спецслужбы, не задумываясь о социально-экономической и идейной базе, не принимая во внимание нашу специфику, тупо имитировали ту политику в отношении нетрадиционного ислама и ислама вообще, которая процветает в России.

Самое главное – это выработка определенного мировоззрения. То есть – кто они и кто мы. Типичный мусульманин у нас сейчас – это молодой казах. Зачем такие же казахи должны его избивать и сажать в тюрьму? Если есть противоречия, не лучше ли их решить в диалоге? Но ведь с ними никто и не пытался говорить.

Наши спецслужбы приняли решение давить нетрадиционный ислам не на основе анализа и серьезных причин, а на основе российских сериалов совершенно детского примитивного уровня – про «злых ваххабитов». Это ясно показывает плачевно низкий уровень интеллекта и отношение к своему обществу вообще.

Непропорциональные силовые меры властей стали одним из главных катализаторов участия религиозных радикалов в террористической деятельности. Первые сигналы этого уже есть. Так, этим летом суд № 2 города Атырау приговорил к лишению свободы сроком на 7 лет гражданку Г. Д-ву, насильно готовившую своих несовершеннолетних детей к терактам в качестве мести за осужденного отца-террориста.

Спецслужбы Казахстана уже с апреля 2001 года стали заводить уголовные дела против казахстанских религиозных радикалов на основе сфабрикованных фактов, когдаподбрасывали разные улики, включая наркотики.

Нинель Фокина, председатель Алматинского Хельсинского комитета отмечает, что после тюремного заключения «религиозные радикалы» подвергались жесткому прессингу. В уголовно-исправительных учреждениях к ним применялись пытки, запрещалось совершать намаз, заставляли есть свинину, заключали в карцер. То есть пытались вынудить «отказаться от своих религиозных убеждений».

В этом случае главная причина терроризма – именно эти действия. Часто терроризм вообще не имеет ничего общего с исламом и вообще с убеждениями террористов. Это простая месть. То есть террористов у нас зачастую создают силовики.В результате, теракты в Казахстане направлены против силовых структур.

— Часто говорят о внешнем влиянии на ситуацию с религиозным радикализмом. Что вы об этом думаете?

— Это, несомненно, есть. Терроризм в Казахстане стал также методом достижения определенной политической цели со стороны различных сил, как внутренних, так и внешних. «Странные», «искусственные теракты», ставящие целью дестабилизировать ситуацию и создать определенное общественное мнение в стране, очень похожи на такие же искусственные теракты в России. Их цель понятна – получить возможность вмешаться во внутренние дела Казахстана.

— Могут ли эти процессы, на ваш взгляд, распространиться на все общество?

– Если радикальный ислам, то ни в коем случае. Практикующих верующих слишком мало для этого, по крайней мере, пока. Но есть другое измерение проблемы. Так, в январе-феврале 2011 года Центральноазиатский фонд развития демократии проводил замер отношения казахстанцев к силовым структурам.

На вопрос «заслуживают ли, с Вашей точки зрения, доверия простых граждан деятельность силовых структур (МВД, КНБ)?», 40% опрошенных ответили однозначно отрицательно; 23,3% респондентов считают, что «скорее всего, не заслуживают доверия». 

Показывающими наличие некоторой связи между «силовым беспределом» и негласной поддержкой экстремизма и терроризма, являются ответы респондентов на вопрос «Что может Вас лично побудить на протест?». 26,4% опрошенных казахстанцев выделили графу «незаконные действия со стороны правоохранительных органов».

В региональном распределении наибольшее количество готовых выступить с протестами из-за незаконных действий силовых структур, опять же наблюдалось в регионах доминирования экстремизма и терроризма: Атырауская область (29,6%), Актюбинская (24,8%), Жамбылская (24,5%), Алматинская (21,8%).

Так что основной силой массовых выступлений против власти у нас могут стать не верующие, как часто пишут некоторые аналитики, а масса простого народа, в числе которых верующие просто не будут заметны.

Кроме того, есть формула – враг моего врага мой друг. Простая масса может поддержать лозунги исламских групп как альтернативу отсутствию всяких идей, из сочувствия им, и из опоры на тезисы социальной справедливости.

— Значит, нужно признать, что есть основы для реального социального протеста, в котором исламисты могут занять какое-то место, как одна из движущих сил?

— Эта основа – снижение уровня жизни. Так, Агентство по статистике указывает, что 8% казахстанских домохозяйств имеют среднемесячные доходы меньше 15 тыс. тг ($100) на человека, а это около 1,5 млн людей, или 8,8% от 17-миллионного населения нашей страны. Министерство труда и социальной защиты сообщает, что у нас более 2,7 млн «самозанятых», или 33,3% от трудоспособного населения. 

Безработица вынуждает казахстанцев мигрировать по стране в поисках работы, чтобы хоть как-то существовать, заработать на более или менее достойную жизнь. При этом по статданным, за последний год динамика внутренней миграции по стране снизилась почти на 25%. чем это говорит? О том, что нет работы. Люди уже не могут перемещаться по стране и найти место, где им будет житься лучше.

Это сжимает пружину социального конфликта в перенаселенных, трудоизбыточных, депрессивных регионах. Фактор Таможенного Союза, который, кстати, еще не проявил себя в полной мере, может стать последней каплей, которая приведет к массовым выступлениям.

В этой связи, а также учитывая вышесказанное, можно сказать, что казахстанский терроризм в ближайшем будущем может стать постоянным явлением. Он будет направлен в первую очередь, против органов государственной власти и силовиков.

А исламские радикалы будут все больше и больше пользоваться сочувствием со стороны населения на фоне социального, экономического и идейного кризиса. Одновременно с этим возрастет поток сторонников нетрадиционных течений, а авторитет «официальной церкви» будет неуклонно падать.

Произвол коррупции и казнокрадства, сильнейший разрыв между богатыми и бедными – именно такая атмосфера нашей страны называется в среде религиозных радикалов «джахилия». Кто гарантирует, что ислам, если не завтра, то послезавтра не станет одной из движущих сил этого конфликта? Отмечу, по данным Генпрокуратуры, 95% осужденных террористов за последние девять лет были безработными.

Между тем, ислам – вера, которая наиболее сильно ориентирована на жизнь общества, и никакой светский характер общества этого не изменит, иначе это уже будет не ислам. Бороться с этим репрессиями невозможно. Нужно искать другой путь. Путь, заимствованный в России, приведет только к тому, к чему он привел в России – к войне. Но там война идет на Кавказе, а здесь война будет идти со своими и на своей земле.