– Григорий Александрович, традиционно считалось, что курс национальной валюты укрепляется при дорожающей нефти, однако сегодня такая корреляция уже не наблюдается. Тенге сегодня может падать даже при росте цен на нефть. Почему так происходит? И если проводить исторические параллели, какие факторы были допущены, которых следовало бы избегать в дальнейшем?
– Если исходить из нашей истории, то понятно, что цены на нефть всегда являлись главным фактором. Но всегда был еще один фактор – финансовая политика в Российской Федерации.
У нас были правильные девальвации в 1999 и 2009 годах. Были ситуации, когда нужно было проводить девальвацию, но не делали. А вот в 1994 году была девальвация вынужденная, в результате неправильной политики со стороны правительства. У нас была и неправильная девальвация в феврале 2014 года.
Тогда правильнее было бы делать девальвацию после того, как это сделает Россия, что, собственно, и было сделано в 1999 и 2009 годах, потому что у нас большая зависимость от импорта. И потом чисто психологически, когда в России проходит девальвация, то наше население и предприятия – все исходят из того, что у нас тоже будет девальвация и начинают вести себя соответственно. Мы же в 2014 году сделали ошибку, опередив РФ. Я говорил тогда, что последствия для экономики будут плохие, а мы не сможем провести девальвацию дважды за один год. Но произошло то, что произошло, не всего можно избежать.
В РФ девальвация была проведена в декабре 2014 года, а у нас в 2015 году вначале потратили 23 млрд долларов США на поддержку курса, что было неправильно. Затем в апреле 2015 года у нас состоялись внеочередные выборы президента, а до выборов девальвацию типа нельзя делать. После выборов нам сказали – "у нас все нормально". И девальвацию начали делать только в августе 2015 года и за 8 месяцев практически убили весь МСБ. Крупным предприятиям-экспортерам это было хорошо, а для малого и среднего бизнеса – очень тяжело.
То есть в 2014-2015 годах у нас был целый ряд макроэкономических ошибок. Во-первых, была проведена ненужная и неправильная девальвация в феврале 2014 года. Во-вторых, в январе 2015 года отложили компенсирующую девальвацию, не сделали ее, как нужно было. В-третьих, осенью 2015 года Национальный банк не вмешивался и дал курсу уйти слишком далеко.
Последствия этих ошибок мы наблюдали в течение нескольких лет.
– Кстати, почему считают, что и девальвацию 1999 года тоже проводили вы? Хотя в этот период вы занимались пенсионной реформой.
– Да, почему-то так считают, но это неправда. Тогда председателем Национального банка был Дамитов Кадыржан Кабдошевич.
– Если бы тогда было все иначе, как бы это отразилось на сегодняшнем курсе тенге?
– Вспомните, курс тенге до "межзачета" (в феврале 1994) стабилизировался и в течение месяца был 11 тенге за доллар. Если уберете эти – 3,5 раза, то чисто теоретически у нас курс был бы, к примеру, 120 тенге за доллар.
Была же красивая идея – мы выпустим много денег, и тогда же денежная масса была бы увеличена на 70% и более. Предполагалось, что этими деньгами предприятия погасят долги, и мы будем это контролировать. А все пошли покупать валюту на эти деньги, поэтому курс и обвалился. Поэтому если бы не было 1994 года, сейчас был бы другой курс.
Точно так же, если бы не было той ненужной девальвации 2014 года и была бы девальвация правильная в январе 2015 года, курс был бы тоже иным.
– Сейчас очень много говорят о так называемой единой цифровой валюте Исламского мира, единой цифровой валюте стран ЕАЭС и т.д. Вы же эту идею предложили еще в 2013 году. Что пошло не так?
– Председатель Центрального банка Китая вообще публично заявлял, что я тот человек, который привез в Китай идею цифровых денег. И они с третьего раза мне поверили, и сейчас всех опережают на пару лет. А у нас в 2013 году правительство тогда эту идею не поддержало. Потом мы узнали, что параллельно с нами такая же идея возникла у Центрального банка Эквадора и у Роберто Джиори. Но у Джиори это был не концепт электронного кошелька, в котором находятся цифровые деньги, а концепт электронной банкноты. Там была электронная банкнота, ее можно видеть на экране, с уникальным номером. Потом несколько стран с этим экспериментировали, но пока никто так ничего и не внедрил.
На самом деле у небольших стран (в экономическом плане), особенно, где высокий уровень долларизации, может возникнуть довольно серьезная проблема. Если на рынок зайдут и будут использоваться цифровые денежные суррогаты, которые деньгами совсем не являются, но население начинает ими активно пользоваться, то оно не будет пользоваться национальной валютой. А тогда как Центральный банк будет управлять денежной массой и снижать инфляцию?
Было в истории нашего региона, когда 70% и более депозитов были в валюте. Так вот, если у тебя реально в обращении наличных денег и долларов больше, чем в национальной валюте, плюс еще на цифровом участке будут деньги Apple, Google или IBM, то все – большая часть денежной массы находится вне контроля Центрального банка и ничего с этим сделать невозможно. Поэтому, с моей точки зрения, о чем я все время говорил, введение цифровых денег Центрального банка в таких странах, как наша, должно делаться для того, чтобы защититься от денежных суррогатов.
– Есть же ряд стран, где произошла замена национальной валюты на другие, более крепкие мировые валюты.
– Есть примеры Панамы, Эквадора и Зимбабве, где национальная валюта есть, но ею никто не пользуется, потому что все пользуются долларами США и в наличных расчетах, и в безналичных.
В Панаме есть национальная валюта – бальбоа, но ею никто не пользовался с 1905 года, в ходу был американский доллар. Исторический факт: чтобы вернуть Панаму под контроль, американцы приняли решение заморозить активы трех основных панамских банков. В результате экономика Панамы рухнула, а затем и правительство встало на колени.
Поэтому нужно четко понимать: да, можно пользоваться долларами, но вы полностью теряете не только свою экономическую независимость, можете и политическую независимость потерять и получить оккупационный режим.
– И все же, если возвратиться к теме цифровых валют. Вы сказали, что Китай внедрил цифровую валюту, а мы тогда остались в стороне. А если бы было иначе? Как бы это сказалось на финансовом рынке?
– Да, Китай внедрил, и теперь они опережают остальных примерно на два года. Просто у них размеры экономики большие, поэтому у них этот проект затянулся. А если бы мы внедрили его в 2013 году, то мы бы опережали всех.
Сейчас больше 80 стран этим занимаются, и большинство на уровне пилотных проектов. Хотя страны с небольшой экономикой могут сделать это достаточно быстро.
Что касается воздействия на финансовый рынок, то на самом деле этого никто не знает. Все зависит от конструкции модели. Есть модель, когда юридические и физические лица имеют электронные кошельки, а вся информация хранится на серверах центрального банка. Но тогда коммерческих банков там нет. А с другой стороны, если вообще все платежи уйдут из коммерческих банков, для них это будет очень серьезный удар.
Поэтому пока никто не знает, какая будет система – двухуровневая или трехуровневая, никто не может оценить последствия.
– И в заключение последний вопрос. Понятно, что в течение вашей деятельности на посту председателя Национального банка, Национальной комиссии РК по ценным бумагам, когда вы разрабатывали реформу банковского сектора или пенсионную реформу, было сделано очень многое. Но есть ли что-то, чем вы лично очень гордитесь?
– Чем я лично могу гордиться, так это возвратом денег Международного валютного фонда (Казахстан был должен МВФ примерно 390 млн долларов по кредитам, взятым в 1993-1998 годах до 2007 года, но в 2000 году Казахстан вернул заем. – Прим. ред.).
Тогда меня за это очень сильно критиковали, заявляя, что деньги возвращают только трусы. Говорили, что надо было погасить долги по зарплате предприятиям. Но люди даже не понимают, в какой унизительной зависимости мы тогда находились. Каждые три месяца приезжала комиссия, проверяла, как мы выполняли их указания по налогово-бюджетной и денежно-кредитной политике. И если мы все выполняли, тогда они давали нам очередной транш. А если не выполняли, они могли нам ничего не давать. А после того как мы эти деньги погасили, потому что они нам реально не нужны были, они же еще полгода отказывались их взять. Но это был редкий случай, потому что коллективный разум всегда сильнее, чем индивидуальный.
– Да, Казахстан, широким жестом вернув деньги МВФ, тогда действительно красиво продемонстрировал, что экономика страны стабильна. Что ж, спасибо большое за беседу. С наступающим праздником!
