Начало течения исковой давности
Оказывается, что давно ставшими привычными правила о начале течения исковой давности не столь уж идеальны и не дают ответов на многие вопросы, возникающие на практике, считает автор А. Сергеев.
Вопрос о начале течения исковой давности при своей кажущейся простоте и четкости законодательного решения таит в себе немало подводных камней, которые выявляются в ходе приложения соответствующих правил к конкретным жизненным ситуациям. Начало течения исковой давности имеет немало нюансов применительно к отдельным притязаниям, в частности, к требованиям из недействительных сделок, вещно-правовым притязаниям, договорным и внедоговорным искам, требованиям из нарушений прав на интеллектуальную собственность и наследственных прав. В настоящей статье рассматриваются лишь общие положения, касающиеся начала течения исковой давности.
Как известно, течение исковой давности как по российскому, так и по казахстанскому законодательству начинается со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права (п. 1 ст. 200 ГК РФ, п. 1 ст. 180 ГК РК). При этом предполагается, что лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права в момент его нарушения. Изъятия из этого порядка определения начала течения исковой давности могут устанавливаться лишь законодательными актами.
Данные правила не претерпели каких-либо принципиальных изменений по сравнению с положениями ранее действовавшего законодательства (ср. ст. 83 ГК РСФСР 1964 г., ст. 78 ГК КазССР 1963 г., п. 3 Основ 1991 г. и ст. 200 ГК РФ, ст. 180 ГК РК). Из закона исчезло лишь избыточное по своей сути указание на то, что течение исковой давности начинается со дня возникновения права на иск, которое, в свою очередь, возникает со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права (ст. 83 ГК РСФСР 1964 г., ст. 78 ГК КазССР 1963 г.).
Кроме того, в ГК РФ (а еще раньше — в Основах 1991 г.) появилось разъяснение того, как общее правило о начале течения исковой давности действует в отношении договорных обязательств с определенным сроком исполнения и без такового. В абз. 1 п. 2 ст. 200 ГК РФ указывается на то, что «по обязательствам с определенным сроком исполнения течение исковой давности начинается по окончании срока исполнения» (абз. 2 п. 3 ст. 42 Основ 1991 г. увязывал начало течения исковой давности с «наступлением срока исполнения»). По обязательствам, срок исполнения которых не определен либо определен моментом востребования, течение исковой давности согласно абз. 2 п. 2 ст. 200 ГК РФ начинается с момента, когда у кредитора возникает право предъявить требование об исполнении обязательства, а если должнику предоставляется льготный срок для исполнения такого требования, течение исковой давности начинается по окончании указанного срока (абз. 2 п. 3 ст. 42 Основ 1991 г. связывал начало течения исковой давности с моментом предъявления кредитором требования об исполнении обязательства). Аналогичные правила закреплены ст. 180 ГК РК.
Указанные правила, по мнению отдельных ученых, в частности, Е.А. Суханова, отменяют общее правило, в соответствии с которым исковая давность начинает течь с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. Объясняется эта позиция тем, что Е.А. Суханову, как можно понять из его высказываний в литературе, представляется неудачным общее правило российского права о начале течения исковой давности. Более предпочтительным, по его мнению, связывать начало течения исковой давности не с субъективным моментом (знание лица о нарушении своего права), который определить довольно трудно, а с объективным обстоятельством, которым является нарушение субъективного права. В связи с этим при первой возможности, а такую возможность, на взгляд Е.А. Суханова, предоставляет п. 2 ст. 200 ГК РФ (ранее - абз. 2 п. 3 ст. 42 Основ 1991 г.), он предпочитает перейти от общего правила к специальному.
Согласиться с такой позицией невозможно, поскольку она явно расходится со смыслом ст. 200 ГК РФ. Если признать, что правила, закрепленные п. 2 ст. 200 ГК РФ, вытесняют собой общее правило относительно начала течения исковой давности, предусмотренное п. 1 ст. 200 ГК РФ, то получится, что на практике будут в основном применяться эти специальные правила; напротив, общее правило будет действовать лишь в отношении ограниченного числа обязательств. В самом деле обязательства с определенным сроком исполнения и без такового охватывают собой все без исключения договорные обязательства. Если следовать логике Е.А. Суханова, то применительно ко всем договорным обязательствам общее правило о начале течения исковой давности действовать вообще не будет. На долю последнего остаются лишь внедоговорные, в частности, деликтные обязательства. Если бы это было так, то общим правилом следовало бы сделать положения, закрепленные п. 2 ст. 200 ГК РФ.
В действительности все обстоит гораздо проще и легко подается логическому объяснению, если только не пытаться строить выводы исключительно на терминологических моментах, обусловленных не очень точной формулировкой правил, закрепленных п. 2 ст. 200 ГК РФ (п. 2-3 ст. 180 ГК РК). Значение этих правил состоит лишь в том, чтобы показать, как действует общее правило о начале течения исковой давности, в соответствии с которым она начинает течь в момент, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, применительно к двум основным разновидностям договорных обязательств - с определенным сроком исполнения и с неопределенным сроком исполнения.
В обязательстве с определенным сроком исполнения кредитор знает, когда должником должна быть исполнена соответствующая обязанность. Если она не исполнена в срок, то предполагается, что кредитор узнает о нарушении своего права в этот же момент, и у него возникает право на иск. Например, заключен договор займа с обязанностью должника вернуть взятые взаймы средства не позднее 31 января 2005 г. При невозврате долга к этому дню право кредитора будет нарушено, он об этом узнает или должен будет узнать, и со следующего дня начинается течение исковой давности.
Обязательство с неопределенным сроком исполнения в соответствии с абз. 1 п. 2 ст. 314 ГК РФ (абз. 1 п. 2 ст. 277 ГК РК) должно быть исполнено в разумный срок после возникновения обязательства. Например, если сторонами в договоре подряда не определен срок выполнения работы подрядчиком, последний должен выполнить работу в срок, необходимый и достаточный для выполнения работ такого объема и качества с учетом конкретных обстоятельств данного случая. Если обязательство в этот разумный срок не будет исполнено, кредитор вправе потребовать его исполнения, а должник обязан исполнить обязательство в семидневный срок (абз. 2 п. 2 ст. 314 ГК РФ, абз. 2 п. 2 ст. 277 ГК РК). При невыполнении должником обязательства и в этот срок право кредитора считается нарушенным, он об этом узнает или должен был узнать и соответственно начинается течение исковой давности.
Аналогичным образом решается вопрос о начале течения исковой давности и в обязательствах, срок исполнения которых определен моментом востребования. Определение момента начала течения исковой давности на основе буквального применения сказанного в абз. 2 п. 2 ст. 200 ГК РФ («…когда у кредитора возникает право предъявлять требование об исполнении обязательства») абсурдно, поскольку предъявлять требование об исполнении обязательства кредитор может уже с момента возникновения обязательства.
Совершенно очевидно, что в данной, не слишком удачной формулировке выражена, в сущности, простая мысль о том, что право кредитора в обязательствах такого рода может быть нарушено лишь после того, как он сам предъявит к должнику требование об исполнении, но не получит должного удовлетворения. Должник, в зависимости от вида обязательства, должен либо исполнить его немедленно (например, хранитель должен вернуть вещь поклажедателю сразу же по предъявлении требования о возврате вещи), либо после истечения предоставленного ему законом или договором льготного срока. Если обязательство после этого не будет исполнено, право кредитора считается нарушенным; предполагается, что он узнает об этом или должен узнать в момент нарушения, и со следующего дня начинает течь исковая давность. В том же примере с договором займа, если, однако, срок возврата долга договором точно не определен, исковая давность начнет свое течение тогда, когда кредитор потребует возврата долга, и истечет 30-дневный льготный срок, предоставленный законом (п. 1 ст. 810 ГК РФ, п. 1 ст. 722 ГК РК) должнику для возврата долга. Если к этому моменту долг не будет возвращен, право кредитора нарушается, он об этом узнает или должен был узнать, и у него появляется право на предъявление иска.
Таким образом, вопреки бытующему в литературе мнению, положения, закрепленные п. 2 ст. 200 ГК РФ (п. 2 ст. 180 ГК РК), вовсе не отменяют общее правило, в соответствии с которым исковая давность начинает течь с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, а лишь разъясняют, как это правило действует применительно к договорным обязательствам с определенным и неопределенным сроками исполнения.
Другое дело - насколько удачно и четко сформулированы эти разъяснения. Об этом речь пойдет чуть ниже. Сейчас же подчеркнем, что, в сущности, в п. 2 ст. 200 ГК РФ не содержится ничего принципиально нового по сравнению с ранее действовавшим законодательством.
В самом деле вопрос о том, с какого момента следует вести отсчет исковой давности в обязательствах с определенным и неопределенным сроками исполнения, обсуждался в юридической литературе задолго до появления в ГК РФ рассматриваемых правил. Все авторы были единодушны в том, что к обязательствам, в которых срок исполнения не установлен или определяется моментом востребования, применимо правило о начале течения исковой давности с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. Ход рассуждений был таков. Когда срок исполнения обязательства договором не установлен или определен моментом востребования, о нарушении своего права кредитор может узнать лишь тогда, когда потребует исполнения от должника, а должник, тем не менее, не совершит обязательных для него действий. Лишь после этого (при предоставлении должнику льготного срока - после истечения последнего) начинает течь исковая давность, поскольку кредитору становится известно о неисполнении обязанности должником. Указанные рассуждения остаются справедливыми и в настоящее время.
Итак, современное российское законодательство по общему правилу связывает начало течения исковой давности с субъективным моментом - моментом, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. Насколько оправдано данное законодательное решение? С одной стороны, поскольку исковая давность является сроком для защиты нарушенного права, право на его защиту появляется уже в момент нарушения права. Кроме того, явным преимуществом объективного момента исчисления начала течения исковой давности является его большая определенность по сравнению с субъективным моментом - знанием потерпевшего о нарушении его права. С другой стороны, исковая давность устанавливается, среди прочего, для того, чтобы правообладатель имел достаточное время для защиты своего нарушенного права. Если он не знает о нарушении, то может, при условии отсчета исковой давности с момента нарушения права, пропустить срок для юрисдикционной защиты своего нарушенного права. Учитывая, что российским законодательством установлены весьма короткие по своей продолжительности сроки исковой давности, эта опасность является вполне реальной. Встречающееся в литературе предложение о решении этой проблемы за счет восстановления исковой давности, пропущенной потерпевшим из-за его незнания о нарушении права, вряд ли может считаться мерой, достаточной для ликвидации данной опасности. Во-первых, восстановление исковой давности носит исключительный характер и во многом зависит от усмотрения суда. Во-вторых, воспользоваться данной мерой могут не все участники гражданского оборота.
Принимая во внимание приведенные выше соображения, следует признать, что закрепленное действующим российским гражданским законодательством общее правило о начале течения исковой давности с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, является более предпочтительным по сравнению с увязкой ее начала с моментом нарушения права.
Впрочем, различие, существующее между субъективной и объективной точками отсчета исковой давности, не следует преувеличивать. Как уже отмечалось, предполагается, что лицо узнает о нарушении своего права в момент его нарушения. На практике так чаще всего и происходит, особенно когда дело касается нарушения договорных обязательств. Поэтому, как писали еще О.С. Иоффе и Б.Б. Черепахин, общее правило о начале течения исковой давности со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, приобретает практический смысл только для случаев нарушения абсолютных субъективных прав права собственности, авторского и изобретательского права, а также для споров, возникающих вследствие причинения вреда. Хотя временной разрыв между нарушением права и знанием потерпевшего о данном нарушении встречается и в договорных обязательствах, с данным суждением в целом вполне можно согласиться.
Предположение о том, что потерпевший узнает о нарушении своего права в момент его нарушения, имеет характер фактической презумпции, которая базируется на высокой степени вероятности такого положения дел. Наличие данной презумпции подтверждается тем, что закон связывает начало течения давности не только с тем моментом, когда лицо фактически узнало о нарушении своего права, но и с моментом, когда оно должно было узнать об этом. Предполагается, что любой правообладатель осуществляет необходимый контроль за своими правами и потому узнает о том, что они нарушены, как правило, сразу же в момент их нарушения. Если фактически, в силу различных обстоятельств, он узнает об этом позже, он должен доказать это обстоятельство.
Правовым основанием распределения бремени доказывания между потерпевшим (истцом) и нарушителем (ответчиком) в данном случае выступает традиционное положение современного процессуального законодательства, в соответствии с которым каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений (ст. 56 ГПК РФ, ст. 65 АПК РФ). На потерпевшего возлагается бремя доказывания не только принадлежности ему нарушенного права и факта его нарушения ответчиком, но и то, что он не мог узнать о нарушении своего права в момент его нарушения.
Знание лица о нарушении принадлежащего ему права как начальный момент течения исковой давности не должно, однако, толковаться расширительно. Закон связывает начало течения исковой давности лишь с тем, что лицо узнает или должно было узнать о факте нарушения своего права. Никакие другие обстоятельства, кроме прямо указанных в законе (см., например, ст. ст. 408-409 Кодекса торгового мореплавания РФ), на начало течения исковой давности влияния не оказывают. Так, лицо, право которого нарушено, может не знать, кто является правонарушителем либо не иметь сведений о месте его нахождения; потерпевший может быть лишен фактической возможности предъявить иск, например, в связи с отсутствием средств или болезнью; у него могут быть трудности с определением размера причиненного вреда либо сбором необходимых доказательств и т.п. Однако все эти и сходные с ними обстоятельства по действующему законодательству не влияют на начало течения исковой давности.
Подобный подход едва ли справедлив, поскольку подчас потерпевший либо вовсе лишен возможности защитить свое нарушенное право, либо, по крайней мере, затруднен в осуществлении этой возможности. В то же время очевидно, что если бы при отсчете начала течения исковой давности во внимание принимались любые обстоятельства, затрудняющие защиту нарушенного права, то правила об исковой давности в значительной степени утратили бы определенность как свое необходимое качество, а также открылись бы широкие возможности для злоупотреблений. Выход видится в разумной модернизации действующих правил о начале исковой давности, которые давно в этом нуждаются.
Наиболее актуальным в этом плане является вопрос о начале течения исковой давности в случае, когда потерпевший не знает о том, кто нарушил его право. Данный вопрос обсуждается в юридической литературе довольно давно, в связи с чем можно выделить два подхода к его решению. Как пишет Б.Б. Черепахин, еще до издания Основ гражданского законодательства 1961 г. в литературе и судебной практике, преимущественно по отношению к виндикационным искам, а также о возмещении внедоговорного вреда получила распространение теория, согласно которой исковая давность начинает течь с того дня, когда субъект нарушенного права (потерпевший) узнал о факте нарушения и личности нарушителя. Однако данная точка зрения не была воспринята Основами и последующим законодательством, включая действующий ГК РФ: знание личности нарушителя не рассматривается в качестве условия возникновения права на иск и начала течения исковой давности.
Попытки некоторых сторонников данной точки зрения представить дело так, что по смыслу действующего законодательства понятием «знание потерпевшего о нарушении его права» с необходимостью охватывается также и «знание личности нарушителя», являются мало убедительными. Наиболее развернутая аргументация такого подхода дается А.М. Эрделевским на основании систематического толкования п. 1 ст. 200 ГК РФ и ст. 195 ГК РФ. По его мнению, институт исковой давности неразрывно связан с гражданско-процессуальным институтом предъявления иска, включая установленную нормами ГПК РФ совокупность необходимых условий предъявления иска. Поэтому информация о нарушении права, которой потенциальный истец обладал или должен был обладать и с моментом получения которой п. 1 ст. 200 ГК РФ связывает начало течения исковой давности, включает в себя сведения, которые согласно нормам процессуального законодательства необходимы для защиты права по иску (предъявления иска), то есть сведения не только о том, в чем заключается нарушение права, но и сведения об имени (наименовании) и месте жительства (месте нахождения) ответчика. Отсюда следует, что если потенциальный истец принял все возможные и необходимые меры для получения требуемых для предъявления иска сведений об ответчике и тем не менее не располагает такими сведениями, течение исковой давности не начинается до тех пор, пока они не будут получены. По получении этих сведений у лица, чье право нарушено, возникает право на иск не только в материальном, но и в процессуальном смысле, и только с этого момента начинает течь срок исковой давности.
Оставляя в стороне суждения ученого о неразрывной связи института исковой давности с гражданско-процессуальным институтом предъявления иска, а также своеобразное понимание им права на иск в процессуальном смысле, отметим лишь, что его толкование действующих правил о начале течения исковой давности явно выходит за рамки, очерченные п. 1 ст. 200 ГК РФ. В закрепленной данным пунктом норме совершенно определенно говорится лишь о таком условии начала течения исковой давности, как знание потерпевшего о факте нарушения его права.
Другое дело, что одного лишь этого знания, при отсутствии у потерпевшего необходимых сведений о личности нарушителя, явно недостаточно для защиты нарушенного права. В этом как раз и состоит дефект рассматриваемых правил, исправить который путем толкования едва ли возможно.
По мнению другой группы ученых, законодательство вполне обоснованно не связывает начало течения исковой давности с таким условием, как знание потерпевшего о том, кто нарушил его право. Если нарушитель неизвестен, или имеются иные фактические затруднения с защитой нарушенного права, потерпевший имеет возможность просить суд о восстановлении пропущенной по уважительной причине исковой давности.
Данная точка зрения в последние годы подвергается обоснованной критике. В самом деле, просить о восстановлении пропущенной исковой давности могут не все участники гражданского оборота, а только граждане. Юридические лица, публично-правовые образования и индивидуальные предприниматели такой возможности лишены и теоретически могут лишь предъявить гражданский иск в уголовном деле, которое, как известно, возбуждается отнюдь не во всех случаях посягательств на охраняемые законом гражданские права. Кроме того, строго говоря, суд не может в этом случае восстановить пропущенную исковую давность и для граждан, так как в соответствии со ст. 205 ГК РФ (ст. 185 ГК РК) во внимание могут быть приняты лишь обстоятельства, зависящие от истца.
На наш взгляд, игнорирование при определении начала течения исковой давности такого условия, как неизвестность нарушителя, превращает право на защиту из гарантированной законом возможности в ничем не подкрепленную декларацию. Невозможность обратиться с требованием к конкретному лицу практически полностью парализуют право на защиту, за исключением предъявления гражданского иска в уголовном деле. Поэтому данное обстоятельство должно обязательно учитываться при исчислении исковой давности.
Теоретически возможны три варианта решения данной проблемы. Во-первых, не внося изменений в правила о начале течения исковой давности, можно предусмотреть в ст. 203 ГК РФ (ст. 182 ГК РК) такое дополнительное основание приостановления исковой давности, как отсутствие у потерпевшего сведений о нарушителе, достаточных для предъявления иска. В этом случае исковая давность, начавшая течь с момента, когда лицу стало известно или должно было стать известно о нарушении его права, сразу бы приостанавливалась и возобновлялась в своем течении лишь с момента появления у потерпевшего сведений о нарушителе. Возможной разновидностью такого решения могло бы стать приостановление исковой давности только тогда, когда период неизвестности нарушителя затрагивает последние шесть месяцев срока. Преимущество указанной вариации состоит в том, что новое основание приостановления исковой давности более органично вписалось бы в общий механизм приостановления исковой давности, предусмотренный ст. 203 ГК РФ, а очевидный недостаток - в сокращении срока реальной возможности защитить нарушенное право до шести месяцев.
Во-вторых, не затрагивая правил о начале течения исковой давности и об основаниях ее приостановления, внести изменения в ст. 205 ГК РФ, сняв содержащиеся в ней ограничения на восстановление исковой давности, пропущенной по уважительной причине. В частности, в данной статье можно прямо указать на то, что если исковая давность пропущена потерпевшим из-за неизвестности нарушителя, она может быть восстановлена по решению суда. Однако данный вариант может быть реализован лишь при решении другого, более сложного вопроса, связанного с возможностью восстановления исковой давности, пропущенной юридическими лицами. Кроме того, его очевидный недостаток состоит в том, что вопрос о восстановлении исковой давности в значительной степени зависит от усмотрения суда.
В-третьих, можно скорректировать общее правило о начале течения исковой давности (п. 1 ст. 200 ГК РФ), дополнив его условием о том, что потерпевшему должно быть известно лицо, нарушившее его право. В этом случае, как и применительно к нарушению права, должно предполагаться, что потерпевший узнает о том, кто нарушил его право, в момент нарушения. Во избежание разночтений целесообразно закрепить эту фактическую презумпцию прямо в законе. С учетом сказанного формулировка п. 1 ст. 200 ГК РФ могла бы выглядеть следующим образом: «Срок исковой давности начинает течь со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и о его нарушителе. Предполагается, если не доказано иное, что лицо узнает о нарушении своего права и о его нарушителе в день нарушения своего права».
Сравнивая приведенные варианты решения давно назревшей проблемы, следует отдать предпочтение последнему из них. Прежде всего он наиболее прост в своей реализации и не требует параллельного решения других, прямо не связанных с ним вопросов. По сравнению с первым вариантом он не предполагает использования фикции начала течения исковой давности, которая либо тут же приостанавливается, либо два с половиной года течет впустую, так как при неизвестности нарушителя правом на защиту потерпевший все равно воспользоваться не может. Очевидное его преимущество перед вторым вариантом заключается в том, что право на защиту наполняется реальным содержанием и не зависит от усмотрения суда, пределы которого без надобности не следует расширять.
Применение общего правила о начале течения исковой давности сталкивается с определенными сложностями в тех случаях, когда иск заявляется прокурором, государственным органом, органом местного самоуправления или иным органом, когда им в соответствии с законом предоставлено право обращаться с иском в защиту государственных или общественных интересов (ч. 1 ст. 42 ГПК РСФСР, ч. 1 ст. 42 АПК РФ). Поскольку в законе не указано иное, постольку и здесь должно действовать также общее правило, закрепленное п. 1 ст. 200 ГК РФ. При этом под лицами, которые узнали или должны были узнать о нарушении своих прав, следует понимать, разумеется, не прокурора или соответствующие органы, а самих потерпевших, в интересах которых предъявляется иск. Если иск предъявлен в интересах неопределенного круга лиц, установить знание последних о правонарушении достаточно затруднительно. По всей видимости, следует исходить из характера правонарушения и потенциальной возможности потерпевших узнать о нарушении своих прав.
Наряду с общим правилом определения начала течения исковой давности законом могут устанавливаться иные точки отсчета исковой давности. Так, годичный срок давности для требований из ненадлежащего качества работы, выполненной по договору подряда, начинает течь со дня заявления о недостатках (п. 3 ст. 725 ГК РФ); исковая давность по требованиям из договоров воздушной перевозки грузов или почты начинается со дня отклонения претензии или истечения срока для ответа на нее (ст. 128 Воздушного кодекса РФ) и т.д.
Соотношение общего и специальных правил определения начала течения исковой давности общеизвестно: при наличии в законе специального правила общее правило не подлежит применению. Причины, по которым законодатель в ряде случаев отступает от общего правила, носят различный характер, но чаще всего связаны с закреплением в законе особого досудебного порядка разрешения спора между сторонами. Поэтому едва ли оправдана встречающаяся в литературе критика некоторых специальных правил определения начала исковой давности на том основании, что момент начала исковой давности оторван в них от момента нарушения права. Специальные правила потому и считаются таковыми, что связывают начало течения исковой давности не с днем, когда потерпевший узнал или должен был узнать о нарушении своего права, а с каким-либо иным моментом. Другое дело, насколько оправдано в отдельных случаях установление особых правил отсчета начала исковой давности. Данный вопрос лежит уже в иной плоскости и требует анализа конкретных причин отступления от общего правила.
