Шекспир и право (Диденко А.Г.)

Интерес к творчеству Шекспира возник у меня еще в юношеские годы. С переходом на педагогическую работу выработалась привычка по возможности использовать шекспировские тексты в качестве иллюстративного материала в лекциях и статьях по праву, ряд из которых представлен в настоящей работе.

Верховный Суд Республики Казахстан

Каспийский университет

А. ДИДЕНКО

ШЕКСПИР И ПРАВО

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ

МОЕЙ ЖЕНЫ ОЛИ

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Интерес к творчеству Шекспира возник у меня еще в юношеские годы. С переходом на педагогическую работу выработалась привычка по возможности использовать шекспировские тексты в качестве иллюстративного материала в лекциях и статьях по праву, ряд из которых представлен в настоящей работе. Постепенно накопился материал, который вошел в брошюру «Шекспир и право», изданную в 1995 году, а в 2008 году была опубликована статья «Правовые аллюзии в сонетах Шекспира».

Прошли годы после написания первой брошюры, были новые прочтения шекспировских произведений, довелось посмотреть немало интересных фильмов и театральных постановок. В результате возникли иные взгляды на героев и их поступки. Сегодня я бы например, не назвал, как прежде, Гамлета благородным и великодушным героем. Но в целом в правовом смысле прежняя оценка юридических поступков сохраняется, хотя авторы постановок порой дают столь своеобразную трактовку сюжета, которая меняет не только характер и мотивы действий героев, но и заставляет пересматривать юридическое отношение к их поступкам. В мае этого года мне довелось посмотреть в театре «Глобус» спектакль «Ромео и Джульетта». Может быть, мне было не дано проникнуть в замыслы режиссера, обрядившего актеров в фантастические костюмы и наложивших на них какой-то страшный грим, но определенным успокоением было то, что я не единственный неразумный, поскольку после спектакля ко мне неожиданно обратилась пожилая пара с извинениями за такую постановку. Меня, правда, эти изыски не потрясли, так как приходилось видеть и более экзотические шекспировские постановки. Перед глазами, к примеру, стоит танец Полония в китайской вариации «Гамлета» на Эдинбургском фестивале с кульбитами и акробатическими этюдами, исполняемый после того, как Гамлет убивает его.

Вот и в последнем спектакле Ромео, мстя за убийство своего друга Меркуцио, дерется с Тибальтом не на шпагах, а на пистолетах. Наверное, для постановщика такое решение находка. Однако, когда Ромео застрелил Тибальта и вначале отвернулся от его тела, а затем вновь повернулся и, как заправский киллер, сделал несколько контрольных выстрелов, то такое режиссерское решение дает основания для иной юридической оценки действий главного героя, и вряд ли такая трактовка соответствует шекспировскому тексту.

Поменялись некоторые мои взгляды на природу шиканы (злоупотребления правом), изменилось понимание причинной связи как условия правовой ответственности за подстрекательство. Но я не поддался искушению внести изменения и исправления в тексты прежних своих публикаций, поэтому они представлены в первоначальной редакции со всеми несовершенствами, отражающими время написания, соответствующие авторские подходы и несущие на себе отпечаток личности автора в период их создания.

Август 2017 г.

ШЕКСПИР И ПРАВО1

Введение

Наверняка каждый преподаватель использует в лекциях примеры из художественной литературы, кинофильмов, произведений изобразительного искусства. И в моей лекторской практике вначале использование Шекспира мыслилось лишь в качестве иллюстративного материала. В шекспировских текстах встречается множество высказываний о законе, правосудии, судьях и адвокатах. Нетрудно, наверное, смоделировать ситуацию, для оценки которой были бы уместны слова короля Лира:

Сквозь рубища грешок ничтожный виден,

Но бархат мантий прикрывает все.

Позолоти порок - о позолоту

Судья копье сломает, но одень

Его в лохмотья - камышом проколешь.

Виновных нет, поверь, виновных нет:

Никто не совершает преступлений.

Берусь тебе любого оправдать,

Затем что вправе рот зажать любому.

И таких иллюстраций у Шекспира можно подобрать сколько угодно. Но затем открылись достаточно широкие возможности применения его произведений как своеобразного оселка для шлифовки вполне современных правовых теорий.

________________

1Диденко А.Г. Шекспир и право. - Алматы. Высшая школа права «Эдилет», 1995.

2 Переводы Шекспира даны по: «Собр. соч. Шекспира в 8 томах». М., изд-во «Искусство». 1960.

В.Г. Белинский писал: «Что Шекспир - величайший творческий гений, поэт по преимуществу, в этом нет никакого сомнения; но те плохо понимают его, кто из-за его поэзии не видит богатого содержания, неистощимого рудника уроков и фактов для психолога, философа, историка, государственного человека и т.д. Шекспир все передает через поэзию, но передаваемое им далеко от того, чтобы принадлежать одной поэзии»3.

Гегель отмечал, что в шекспировских комедиях и трагедиях, несмотря на их национальный характер, общечеловеческая сторона настолько перевешивает все остальное, что Шекспир не нашел доступа только туда, где как раз господствуют узкие и специфические национальные условности в искусстве, которые или совершенно исключают восприятие таких произведений и наслаждение ими, или же ограничивают его4.

________________

3 Белинский В Г. Поли. собр. соч. Т. 10. С. 309.

4 Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т.З. М: Искусство, 1973. С. 557.

К анализу правового содержания драм Шекспира возможны разные подходы: описательный, из которого можно почерпнуть сведения о государственно-правовых и политических воззрениях средневековья, и историко-критический, при котором основное внимание обращается на отражение в творчестве драматурга существовавших тогда правовых доктрин и правовых норм. Наконец, можно подойти к содержанию шекспировского наследия с философско-правовых позиций. В рукописи молодого М. Бакунина «Гамлет» (1837), кстати, обнаруженной и опубликованной казахстанским ученым С.Ф. Ударцевым5, правовой анализ содержания пьесы проведен в плане утверждения права как элемента гармонии Вселенной, связывающего человека с человечеством и вечностью. Месть Гамлета, по М. Бакунину, позволяет «созерцать право свое в его непроходимой святости».

В рассказе эти подходы вряд ли можно отделить друг от друга. Во всяком случае, следует присоединиться к высказыванию английского исследователя Арнольда Кеттла: «Попытка прочесть пьесу Шекспира так, словно он наш современник, не приведет к добру: мы увидим то, чего в ней нет, и не заметим многого, что составляет ее сущность. Однако читать эти пьесы так, будто они относятся целиком к прошлому, как какая-нибудь археологическая древность, не менее губительно: в этом случае пропадает то, ради чего мы читаем Шекспира, - живая душа его творений»6.

Из этой современности Шекспира проистекает та крайность, в которую мы рискнули удариться: перенести отдельные ситуации на современную правовую почву. Такое решение нуждается в специальном обосновании. Иначе можно попасть в неловкое положение, ибо самые благородные и великодушные герои, вроде тех же Гамлета и Отелло, могут оказаться в осовремененном подходе заурядными уголовниками.

________________

5 См.: Памятники культуры. Новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник. 1984. Л., 1986.

6 Цит. по: Шекспир в меняющемся мире. М.: Прогресс, 1966. С. 37.

Здесь нужно учитывать два момента. Во-первых, этот метод используется как дидактический, в учебных целях. Правовые эпизоды у Шекспира часто носят классически четкий характер; глубина и широта их содержания, изобилие юридически значимых фактов позволяют юристу, и не только начинающему, оттачивать мастерство юридического анализа. С чисто научной точки зрения применение современных правовых норм к поступкам героев Шекспира в большинстве случаев не оправданно. Знаменитый советский исполнитель роли Отелло Александр Остужев рассказывал: «Каким-то неизвестным доселе чувством постиг я, что качества человека определяются не одними их поступками, рассматриваемыми вообще, без связи с причинами внешнего воздействия ... я почувствовал... что Отелло мне глубоко симпатичен и что, будь я судьею, я оправдал бы его, хотя Дездемона и погибла невинной»7.

Мы обедним поступки этих людей, если будем мерить их только юридической меркой. Расул Гамзатов в одном из сонетов говорит:

Когда б за все, что совершили мы,

За горе, что любимым причинили,

Судом обычным каждого судили,

Быть может, избежали мы б тюрьмы.

Но кодекс свой у каждого в груди,

И снисхождения не смею ждать я.

И ты меня, любимая, суди

По собственным законам и понятьям.

Суди меня по кодексу любви...

________________

7 Цит. по: Холодковская Л., Клинчина А. А.А. Остужев - актер Шекспира//Шекспировский сборник. М, 1959. С. 313-363.

Общегуманистическая, нравственная оценка их поступков - вот главный критерий характеристики. Причем нравственная оценка в исторической ретроспективе. Ведь зачастую то, что сейчас является грубостью и невежеством, было нормой в средневековом обществе. «Королева-девственница» Елизавета собственноручно бьет и сечет придворных дам, раздает оплеухи вельможам, плюет им в лицо. Король Иаков ... никогда, например, не моет рук, а только перед обедом трет кончики пальцев о мокрую салфетку»8. Поэтому по тем временам нет ничего аморального, допустим, в циничных шутках Гамлета в отношении Офелии, в беседе Елены и Пароля в пьесе «Все хорошо, что хорошо кончается» и множестве других сцен из Шекспира.

В свое время в студенческих кругах были довольно широко распространены так называемые литературные суды, которые проводились над персонажами популярных литературных произведений. Сравнительно недавно эта традиция возродилась в телепрограмме «Под знаком «пи». По-моему, ничего страшного в таких играх нет, если только участники игрового процесса и зрители твердо знают, что они судят не Раскольникова и Маслову, не Дубровского или леди Макбет, не Гамлета или Отелло и т.п. лиц как реальных персонажей конкретных произведений, а рассматривают условную ситуацию, в которой имена действующих лиц лишь совпадают с именами известных героев.

________________

8 Соллертинский И.И. «Гамлет» Шекспира и европейский гамлетизм//Памяти И.И. Соллертинского. Л.; М., 1974. С. 215.

И второй момент. В большинстве случаев применение современных правовых конструкций к другому времени неправомерно. Однако иногда это вполне возможно. Тогда, например, когда тот или иной правовой институт перешел к нам из других общественных формаций. Это относится ко многим гражданско-правовым понятиям, к некоторым уголовно-правовым (необходимая оборона, к примеру), формальные признаки которых разработаны еще юристами Древнего Рима.

Следует согласиться с Шекспиром, который писал:

Не хвастай, время, властью надо мной,

Те пирамиды, что возведены

Тобою вновь, не блещут новизной.

Они - перелицовка старины.

Наш век недолог. Нас немудрено

Прельстить перелицованным старьем.

Мы верим, будто нами рождено

Все то, что мы от предков узнаем.

Таким образом, иногда формально-правовой анализ ситуаций с позиций современного права оказывается в целом оправданным, скажем, для рассмотрения форм соучастия, необходимой обороны и т.д. Что касается средневекового гражданского законодательства, мы от Шекспира получаем наибольшую информацию о ростовщичестве, наследовании, о различных способах обеспечения обязательств.

Сегодня нечасто можно услышать разговор о литературе и искусстве даже среди тех, кто способен говорить на эти темы. Поскольку для меня за строчками этой работы просматривается их главный адресат и мой основной собеседник - мои бывшие и настоящие студенты, то я руководствуюсь желанием через призму профессионального подхода расширить их ассоциативное поле, удовлетворить существующую в каждом человеке потребность в приобщении к прекрасному и возвышенному.

Избранная мной тема к тому же дает возможность услышать голоса тех, «кого во тьме таит могила», чьи имена уже многие десятилетия не упоминаются в юридической литературе.

Эпиграфом к этой работе я хотел бы предпослать слова Бальзака из «Поисков абсолюта»: «Для человека прошлое до странности похоже на будущее; рассказать ему, что было, не значит ли это почти всегда - сказать, что будет?»

ПРОЦЕСС ШЕЙЛОКА

На рубеже XIX-XXвеков появился целый ряд правоведческих работ о произведениях Шекспира. Больше других повезло «Венецианскому купцу» и судебному процессу, в нем описанному. Крупнейшие юристы того времени высказали свое отношение к этому процессу, к действиям Шейлока, доводам Порции и решению дожа. Толчком к началу бурной полемики послужила книжка немецкого профессора Рудольфа Иеринга «Борьба за право», в которой он призывал каждого на защиту всеми возможными способами принадлежащих ему прав против малейших посягательств на их неприкосновенность.

Выдвинутое Иерингом учение о необходимости борьбы за право исходило из воззрения на право как внеклассовую категорию. Сегодня нам становятся более ясными недостатки как внеклассового, так и классового подхода к раскрытию сущности права. Гиперболизация общечеловеческого элемента в праве, и тем более возведение его в абсолют, объективно служит интересам господствующего класса, ибо в конечном счете в борьбе за право верх одерживает тот, у кого прав больше, на чьей стороне положение класса-гегемона.

О взглядах Шейлока на собственное ремесло мы узнаем из его монолога. Он говорит об Антонио:

Он ненавистен мне как христианин,

Но больше тем, что в жалкой простоте

Взаймы дает он деньги без процента

И курса рост в Венеции снижает.

Он ненавидит наш народ священный

И в сборищах купеческих поносит

Меня, мои дела, барыш мой честный

Зовет лихвой.

Шейлок предлагает обратившемуся к нему за займом Антонио:

К нотариусу Вы со мной пойдите

И напишите вексель: в виде шутки, -

Когда вы не уплатите мне точно

В такой-то день и там-то суммы долга

Указанной, - назначим неустойку:

Фунт вашего прекраснейшего мяса,

Чтоб выбрать мог часть тела я любую

И мясо вырезать, где пожелаю.

Надо сказать, что отдача денег в рост в целом оказывается сильнее законодательных запрещений ростовщичества. В трагедии «Кориолан» горожанин говорит о сенате и сенаторах: «... у них амбары от хлеба ломятся, а они нас морят голодом да издают законы против ростовщичества на пользу ростовщикам». И действительно, ростовщики повышали процент за риск, которому они подвергались.

Когда конкуренция со стороны итальянских и кагорских банкиров значительно понизила финансовое значение для властей еврейской части населения, которая главным образом занималась ростовщичеством, то только тогда король Эдуард смог в 1290 году принять статут, повелевавший евреям отказаться от ростовщичества под страхом смертной казни. А через некоторое время они вообще были изгнаны из страны.

Антонио не сумел вовремя вернуть долг, и Шейлок в суде настаивает на осуществлении своих прав. В защиту Антонио выступает Порция. Любопытно построение ее речи. Вначале она отвечает другу Антонио, который обращается к судье со следующими словами:

Я вас молю

Закон хоть раз своей склоните властью:

Для высшей правды малый грех свершите

И обуздайте дьявольскую волю.

Порция отвечает ему:

Нет, так нельзя: в Венеции нет власти

Чтоб изменить уставленный закон.

То был бы прецедент, и по примеру

Его немало вторглось бы ошибок

В дела республики. Нет, так нельзя.

Таким образом, с самого начала она заявляет себя как строгий приверженец необходимости следования всем формальностям закона. Продолжая эту логическую линию, она предельно формализует текст договора:

Твой вексель не дает ни капли крови:

Слова точны и ясны в нем: фунт мяса.

Но, вырезая, если ты прольешь

Одну хоть каплю христианской крови,

Твое добро и земли по закону

К республике отходят.

Итак, готовься мясо вырезать,

Но крови не пролей. Смотри, отрежь

Не больше и не меньше ты, чем фунт:

Хотя б превысил иль уменьшил вес

На часть двадцатую двадцатой доли

Ничтожнейшего скрупула, хотя бы

На волосок ты отклонил иглу

Твоих весов, - то смерть тебя постигнет,

Имущество твое пойдет в казну.

Далее Порция утверждает, что из всего процесса видно, что Шейлок виновен в покушении на жизнь ответчика, и подводит его действие под закон, согласно которому у лица, покушавшегося на жизнь венецианца, конфискуется все имущество: одна половина его переходит в казну, другая - жертве покушения. А жизнь преступника зависит от усмотрения дожа.

Дож вынес решение, лишь несколько смягченное по сравнению с требованиями Порции.

Пересказанный эпизод представляет несомненный интерес не только с точки зрения истории права. При его помощи мы можем раскрыть отдельные моменты содержания диалектики права.

В своем сочинении «Борьба за право» (Спб., 1912) Р. Иеринг замечает, что расписка сама по себе была ничтожной, так как содержала нечто безнравственное: судья должен был бы, следовательно, с самого начала отвергнуть ее на этом основании. Если же он этого не сделал, если, несмотря на это, «мудрый Даниил» оставил ее в силе, то было бы негодной уловкой, жалким крючкотворством отказать человеку, за которым он уже признал право вырезать из живого тела фунт мяса, в неизбежно связанном с этим пролитии крови. Иеринг из всего процесса выводит заключение, что поражение понес, в сущности, не Шейлок, а закон Венеции, тенденциозно встав на сторону христианина против бесправного еврея.

Другой известный юрист XIXвека - И. Колер вступил в резкую полемику с Иерингом. Он полагал, что договор между Шейлоком и Антонио вполне соответствует тем правовым взглядам на сущность отношений между кредитором и должником, которые господствовали в течение рада столетий. Процесс изменения правовых отношений в этом вопросе совершался медленно. Эволюция в этой области, по мнению Колера, должна была повлечь за собой эволюцию в этических воззрениях, за которой следовала самостоятельная органическая переработка этического материала в составные части правового организма. Этот процесс совершается не по приказанию извне, а действием духовных сил, управляющих историей человечества. Новое правовое сознание, по Колеру, проникло в пьесу Шекспира и повлияло на решение суда. Приговор, считает Колер, был произнесен хороший, но плохо обоснованный. С точки зрения формальной юрисдикции Шейлоку должны быть представлены все средства для реализации договора. Колер замечает, что решение находится в противоречии с этим принципом: ибо ясно, что кому разрешено вырезать мясо, тому и разрешено проливать кровь, если эта операция не может быть совершена без пролития крови. Кредитор вправе ограничиться частью следуемого ему, даже небольшое превышение веса ему не может быть поставлено в вину, так как все человеческие операции могут быть выполнены только с приблизительной точностью. Колер доказывает, что аргументы Порции против Шейлока обращают право в тень и не лучше всякого правонарушения9.

Русские юристы также приняли участие в этой полемике. Так, М.А.Окс, возражая Иерингу, говорит: «Шейлок не потому злодей, что он слишком прав, а потому, что под видом удовлетворения своего права стремится к злу, стоящему вне нрава. ...Именно искусство Порции в применении права, в раскрытии его истинного содержания привело к добру и справедливости»10. А.Э. Штрейфинкель, напротив, безоговорочно становится на позицию Иеринга, раздвигая рамки его аргументации против Колера11.

________________

9 См.: Колер И. Шекспир с точки зрения права. Спб., 1895.

10 Оке М.А. Правовые идеи в художественно-поэтических произведениях, в частности у Шекспира. Одесса, 1886.

11 См.: Штрейфинкель А.Э. Юристы о Шейлоке // Восход. 1887. № 11. С. 104-124.

Своеобразную позицию занимал Н.А. Полетаев. В своей книжке «Шекспир и Иеринг, или что такое борьба за право» (Спб., 1900) он высмеивает и Иеринга и Колера за то, что они увидели в драме глубокие мысли, между тем как таковые в ней отсутствуют.

Сосредоточив внимание на действовавших в Италии во времена «Венецианского купца» законах, Полетаев приходит к выводу, что ничего подобного договору и делу Шейлока с Антонио в Венеции не было и быть не могло (с. 9). Его возмущают такие промахи Шекспира, как, например, присутствие дожа в зале суда по частному гражданскому делу (с. 18). Заключает автор тем, что эта драма не может представлять собой чего-либо поучительного для юриста (с. 25).

Если всецело встать на догматическую точку зрения, апологетом которой являлся Полетаев, понимающий под «поучительностью» только сведения о положительном праве или других фактах истории, то в этом смысле можно усомниться в познавательной ценности большинства трагедий Шекспира, поскольку в них встречается много анахронизмов. Шекспир же был волен сочинять свою юриспруденцию. Главное, что дух и диалектика средневекового законодательства были переданы в его драмах с замечательной точностью.

Для современного юриста поставленная проблема сводится к проблеме злоупотребления правом, шиканы. Ясна и реальная ее подоплека.

Обращаясь к истории права, мы видим, что в рабовладельческом Риме действовал правовой принцип: quijure suo utitur, naeminem laedit- кто пользуется своим правом, никому не причиняет вреда. Классовая сущность этого принципа ясна: рабовладельцу представляется неограниченный простор в осуществлении своих прав, экономически связанных главным образом с собственностью на раба как основой производства.

По-иному обстоит дело в буржуазном обществе. Капиталистические общественные отношения зиждутся на собственности на орудия и средства производства при отсутствии прямой личной зависимости рабочего от капиталиста. Поэтому право по отношению к личности выступает более демократично, не допуская такого использования субъективных прав, которое причиняло бы вред другому лицу. Но это, так сказать, момент роста цивилизации в широком смысле слова. Главными и здесь являются социально-экономические интересы господствующего класса. А в целом они таковы, что не позволяют строго придерживаться соблюдения законности и требуют создания в рамках самого закона возможностей отступления от него. Такую возможность предоставляет норма о недопустимости злоупотребления правом.

В Англии в тот период, когда Шекспир пишет свои произведения, феодально-крепостническая система уже изживала себя. Неполная личная зависимость крестьянина, его внеэкономическое принуждение вот-вот должны смениться личной свободой и экономическим принуждением. Для этого уже созрели производительные силы, до понимания этого поднялось общественное сознание. И старое право, действовавшее почти без изменений со времен рабовладельческого Рима, подобно Антею, оторванному от земли, теряет силу, оторвавшись от базиса. Такова реальная подоплека оправдательного приговора судьи в отношении Антонио. Шейлок должен был потерпеть поражение вне зависимости от казуистичных и логически несостоятельных аргументов Порции, вне признания или непризнания судом действительности договора, а потому, что он олицетворял в этом конфликте умирающее право.

ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВО

Но все же у Шекспира мы часто встречаемся с личностями, менее откровенными в своем злодействе, нежели Шейлок, такими, которые предпочитают делать зло чужими руками. Их поступки можно объяснить различными причинами: необходимостью устранения помех в осуществлении власти (например, король Иоанн), честолюбивыми целями (леди Макбет), желанием осквернить чувства других (Яго). Но всегда для их действий характерно наличие устремления на создание или укрепление намерения другого лица совершить преступление.

Для сравнения возьмем несколько эпизодов из различных произведений Шекспира. Вот перед нами король Ричард III. Его путь к короне - это путь сплошных убийств тех, кто преграждает ему дорогу к трону. По его приказу убивают малолетних принцев. И королева Елизавета говорит:

Не знаю, чья рука убила их,

Но мысль твоя направила ту руку.

Я знаю, что убийцы нож тупой

На камне сердца твоего наточен...

Ричард IIIтолько иногда, для проформы, отрицает свою причастность к тому или иному убийству. Исполнители всегда действуют по его приказу. Они всецело в его власти. И каким бы способом они не осуществляли убийство, их воля к преступному действию с начала и до конца поглощена волей Ричарда.

По-иному выглядят действия короля Иоанна. Туманными фразами, иносказательными намеками он дает понять своему подчиненному желательность убийства принца Артура, а впоследствии восклицает:

Проклятье королей, что служат им

Рабы, которым их любая прихоть -

Указ на беспощадное вторженье

В обитель жизни. Мы едва моргнем -

Они закон у нас в глазах читают.

Беда величья - что случайный взгляд

Возможно счесть обдуманным решеньем.

Это уже следующий этап в развитии взаимоотношений между исполняющим и стимулирующим к исполнению. Здесь в воле исполнителя появляется ничтожнейший процент самостоятельности, а в действиях другого лица - стремление исчезнуть за фигурой исполнителя. Однако и в первом и во втором случаях психическая энергия одного лица довела другое лицо до преступного результата.

Иначе складываются взаимоотношения между леди Макбет и Макбетом. Леди Макбет так характеризует супруга:

Ты полон честолюбья.

Но ты б хотел, не замаравши рук,

Возвыситься и согрешить безгрешно.

Мошенничать не станешь ты в игре.

Но выигрыш бесчестный ты присвоишь.

И ты колеблешься не потому,

Что ты противник зла, а потому, что

Боишься сделать зло своей рукой.

Она укрепляет его намерения, решимость совершить убийство Дункана:

В желаньях

Ты смел, а как дошло до дела - слаб.

Но совместимо ль жаждать высшей власти

И собственную трусость сознавать?

В ответ на сомнения Макбета:

А вдруг мы промахнемся?

Она отвечает:

Настройся поотважней, и мы

Не промахнемся.

К убийству Дункана ведет совокупная преступная воля двух лиц.

Интересно, что эпизоды из произведений Шекспира, связанные с подстрекательством, почти полностью исчерпывают классификацию способов подстрекательства, предложенную современными юристами. У Шекспира мы встречаемся и с убеждающими и с принуждающими примерами подстрекательства. Здесь есть и просьба, и подкуп, и предложение, и приказ.

Более того, у Шекспира встречается форма подстрекательства, вообще не описанная в юридической литературе.

В «Буре» мореплаватели по воле Просперо попадают на пустынный остров. Среди них неаполитанский король, его брат Себастьян, Герцог Миланский Антонио и другие вельможи.

Когда король и вельможи заснули, между Антонио и Себастьяном происходит такая беседа.

Антонио:

Заснули все, как будто сговорились.

А если бы, достойный Себастьян...

Что, если бы случилось так ... Молчу!

Но все же на лице твоем читаю

Твою судьбу. Не случай ли дает

Тебе совет? Мое воображенье

Корону видит на твоем челе.

Благородный Себастьян!

Ты сам не усыпи свою фортуну,

Не умертви ее. Проспать ты можешь,

Хоть бодрствуешь.

Себастьян:

Дальше!

По блеску глаз твоих, румянцу щек

Я вижу, что чреват ты важной мыслью, -

Так пусть она родится.

Антонио:

Взгляни на них: их сон подобен смерти;

Умри они - им не было бы хуже.

А для Неаполя король найдется

Получше этого, который спит.

Найдутся и вельможи, как Гонзало,

Чтоб мудрый вздор без умолку молоть, -

Я сам трещать умею, как сорока.

О, если б мысль моя твоею стала,

То как их сон возвысил бы тебя!

Меня ты понимаешь?

Себастьян:

Да, как будто.

Антонио:

Ужель ты оттолкнешь свою фортуну?

Себастьян:

Да, может быть, ты прав ... Но совесть?

Антонио:

Совесть?

А что это? Мозоль? Так я хромал бы.

Нет, я такому богу не молюсь.

Когда бы между мною и Миланом

Не совесть - двадцать совестей легло,

Как ледники или озера лавы,

Я все равно бы их перешагнул.

Вот на земле лежит твой брат; но спящий

Или мертвец, - он то же, что земля.

Достаточно трех дюймов этой стали -

И не проснется он; ты ж в это время

Проткнешь благоразумного святошу,

Чтоб он не вздумал нам читать мораль.

А остальные - те любую новость

Проглотят, словно кошки молоко,

И нашим песням станут подпевать.

Себастьян:

Сподвижник мой! Возьму с тебя пример!

Что сделал ты в Милане, то совершу я

В Неаполе. Так обнажи свой меч!

Удар - и ты платить не будешь дани;

Мне, королю, ты будешь первый друг.

Здесь мы встречаем интересную форму подстрекательства. Вначале, после слов: «Меня ты понимаешь?» - кажется, что Антоний подстрекает Себастьяна к убийству короля. Однако в дальнейшем выясняется, что он подстрекает Себастьяна одобрить преступление, которое он готов совершить сам. Одобрение же - один из способов подстрекательства, так как оно укрепляет решимость совершить преступление. Таким образом, мы встречаемся с подстрекательством на подстрекательство к совершению преступления, со взаимным подстрекательством, причем с такой ее необычной разновидностью, когда исполнитель и подстрекатель выступают в одном лице.

Наиболее широкую возможность рассмотрения С взаимоотношений участников преступных действий при подстрекательстве Шекспир представляет в «Отелло». Специально рассматривать мотивы преступления Яго нет необходимости; интерес вызывают его действия, направленные на разжигание ревности Отелло и на создание у того решимости уничтожить Дездемону.

Яго. Рис. Н. Рушевой

Яго - гнусный негодяй. С чувством отвращения мы воспринимаем его с самого начала чтения трагедии. Синоним подлости, став символом, обрел самостоятельную жизнь. Похожая аберрация произошла и с другим шекспировским образом - Ричардом III. Историки утверждают, что именно шекспировская трактовка образа Ричарда IIIсыграла немаловажную роль в том, что многие поколения воспринимали этого короля как олицетворение лицемерия, коварства и жестокости, пренебрегающего божескими и человеческими законами. В действительности же Ричард IIIбыл нерешительным, слабым монархом, бесстрашным в открытой битве, но совершенно беспомощным перед интригами и происками своих врагов12.

Но вернемся к Яго. Каким он может показаться, скажем, зрителю, который видит эту трагедию на сцене в первый раз и никогда не слышал до этого имен Отелло, Дездемоны и Яго? Очевидно, ответ на этот вопрос зависит от художественного режиссерского решения. Особенности театральных постановок - не наша область, но, думается, я не ошибусь, если назову два возможных варианта воплощения образа Яго - как внешне обычного, но испорченного человека и как человека, на внешности которого явно запечатлен порок. Оба подхода реализовывались в шекспировских постановках самыми известными режиссерами13. И если смотреть постановку, где режиссер и актер выбрали первый вариант, то Яго сразу не покажется подлецом14. И, во всяком случае, он не кажется таковым по тексту трагедии окружающим его людям. У них он вызывает доверие, с ним стремятся советоваться в трудных случаях жизни.

________________

12 Барг М.А. Шекспир и история. М: Наука, 1979. С. 185-204.

13 См., напр.: Бачелис Т.Н. Шекспир и Крэг. М, 1983. С. 259, 324.

14 Хорошую криминологическую оценку образа Яго дает А.Голль в своей книге «Преступные типы в произведениях Шекспира» (Одесса, 1909).

Если что и заметно из его речей, то это - циничность. В третьей сцене второго акта он беседует с Кассио о Дездемоне. На каждое замечание Кассио о красоте и чистоте Дездемоны он отвечает почти то же, но в его изложении все прекрасное тускнеет, извращается, опошляется. При этом такое содержание его слов вытекает не прямо из слов, а из тона, каким они произнесены, из подтекста фраз.

В первом акте Яго говорит о своей ненависти к мавру и решает лишить его при помощи интриг должности полководца, а затем заодно внушить ему мысль о любовных отношениях Дездемоны с Кассио. При этом он хорошо сознает, что:

Мавр простодушен и открыт душой,

Он примет все за чистую монету.

Во время исполненной высокого чувства радости и любви встречи Отелло и Дездемоны на Кипре Яго язвительно замечает в сторону:

Какой концерт! Но я спущу колки,

И вы пониже нотой запоете.

На этой стадии проявления своей сущности Яго еще не является преступником в юридическом смысле слова, ибо не могут повлечь юридической ответственности мысли людей или какие-либо качества, не выразившиеся в конкретных действиях. К. Маркс отмечал, что помимо своих действий человек не существует для закона. «Законы, которые делают главным критерием не действия как таковые, а образ мыслей действующего липа, - это не что иное, как позитивные санкции беззакония»15.

________________

15 Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 14.

Но вот Яго начинает совершать поступки, которые образуют единую неразрывную цепь причинно-следственных связей. Пожалуй, первым звеном является спаивание Кассио и тем самым его опорочивание в глазах Отелло. А вскоре после этого происходит такая беседа между Отелло и Яго:

Яго:

Генерал, скажите...

Отелло:

Да, Яго. Что?

Яго:

Скажите, генерал,

Знал Кассио о вашем увлеченья

До вашей свадьбы?

Отелло:

Знал. Конечно, знал. А что такое?

Яго:

Так. Соображенья.

Хочу сличить их, вот и все.

Отелло:

Сличить?

Яго:

Он с нею был знаком до вас?

Отелло:

Конечно, а что дурного в этом?

Разве он не стоил этого доверья?

Яго:

Стоил.

Отелло:

И оправдал, как видишь.

Яго:

Оправдал.

Отелло:

Так чем ты озабочен?

Яго:

Озабочен?

Отелло:

Да что с тобою? Что ты задолбил

И повторяешь все за мной, как эхо?

В чем дело? Так ли мысль твоя страшна,

Что ты ее боишься обнаружить?

Столкнулись с Кассио - нехорошо.

Меня он сватал к ней - опять неладно!

В приведенном диалоге Яго (нужно учесть и интонацию его слов: в них звучит глубокое размышление, опасение недостаточно обдуманными подозрениями набросить тень на Дездемону, дружеское участие в делах Отелло) пробуждает в Отелло неопределенный страх. Далее Яго направляет эту неопределенность по выбранному им руслу, разражаясь тирадой об опасности ревности, завершая ее словами:

Господи, спаси

От ревности моих друзей и близких!

И тут у Отелло мелькает смутная догадка, что это может относиться к нему:

Постой. Зачем ты это говоришь?

Ты думаешь, я жизнь бы мог заполнить

Ревнивыми гаданьями?

Итак, Яго удалось вызвать подозрение Отелло. Это уже следующая стадия в развитии деятельности Яго. Можно сказать, что на этой стадии действия Яго создают абстрактную возможность совершения преступления.

Случайность помогает Яго: к нему попадает платок Дездемоны, подаренный ей Отелло. Когда Яго говорит, что слышал слова Кассио, якобы произнесенные им во сне, о близости его с Дездемоной, и упоминает о будто бы виденном у Кассио платке Дездемоны, то Отелло уже жаждет только одного:

Крови, крови, крови.

Яго, лицемерно успокаивая Отелло, предлагает свою помощь. После этого следует беседа Яго с Кассио о Бианке. Эту беседу спрятавшийся по совету Яго Отелло принимает за разговор о Дездемоне. Здесь его отчаяние доходит до предела. Он восклицает:

Я хочу, чтобы она сгнила, пропала и была

Осуждена сегодня же ночью.

Я не дам прожить ей дня.

Он просит у Яго отравы, тот же отвечает:

Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила.

Вначале может показаться, что о завершенности преступления Яго нужно говорить именно с этого момента, ибо умысел здесь приобретает строгую определенность.

Но об умысле Яго мы можем судить если и не с самого начала, то уж во всяком случае гораздо раньше, чем он произносит слова «задушите ее». О его намерениях свидетельствует довольная реакция на слова Отелло:

Я жажду ясности. На свете есть

Ножи, костры, колодцы, петли, яды.

Я не прощу.

Для ответственности подстрекателя умысел должен соединяться с юридически значимой причинной связью. Представляется плодотворным подразделение всех обстоятельств на результат, конкретные возможности и абстрактные возможности наступления результата16. В последнем случае из-за недостаточности причинной связи ответственность лица исключается.

________________

16 Этот путь был предложен профессором О.С. Иоффе.

P.S. Новый подход к причинной связи обозначен в статье: А. Диденко. Феномен вероятности в гражданском праве. В сб. «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Избранное. T. Y.Алматы. 2017. С. 401-414.

В научном плане весьма плодотворно оценить важность поступка для наступившего впоследствии результата. Порой не проводится различие между существенными и несущественными явлениями, они ставятся в один ряд как проистекающие одно из другого. Стефан Цвейг, характеризующий поступок маршала Груши, не пришедшего вовремя на помощь Наполеону в битве при Ватерлоо, пишет:

«Одну секунду думает Груши, и эта секунда решает его судьбу, судьбу Наполеона и всего мира. Она предопределяет, эта секунда на ферме Вальгейме, весь ход девятнадцатого века...» Джон Голсуорси в рассказе «Мать всех камней» утверждает, что случайно найденный детьми алмаз стал причиной англо-бурской, а затем и первой мировой войн.

Что касается правоведения, то отсутствие дифференциации различных причин может, в конечном счете, служить обоснованием привлечения к правовой ответственности без необходимых объективных оснований.

Примеры из современной судебной практики привлечения к ответственности за подстрекательство свидетельствуют о необходимости оценки значимости причинной связи между действиями подстрекателя и исполнителя. При применении нормы уголовного закона о подстрекательстве подобная оценка приобретает особо важное значение, ибо если в подавляющем большинстве других составов решающим признается выявление вины и установление ее форм, поскольку факт причинения обычно налицо, то при подстрекательстве установление причинно-следственной зависимости выступает наряду с виной на первый план.

Характерны в этом отношении следующие примеры из судебной практики. Старший брат писал своему младшему брату, служившему в армии, клеветнические письма о том, что его жена в его отсутствие ведет себя недостойно, встречается с другими мужчинами. Потом он эти утверждения повторил при встрече с братом. Под влиянием этих разговоров младший брат совершил убийство жены и ее родственников. Суд, решая вопрос о привлечении старшего брата к уголовной ответственности в качестве подстрекателя, указал, что подстрекателем может быть признан лишь тот, кто своим действием стремился возбудить у другого лица намерение или укрепить в нем решимость совершить не какое-либо вообще противоправное деяние, а конкретное преступление, охватываемое умыслом подстрекателя. По другому делу суд высказался еще более определенно, отметив, что поведение свекрови, которая систематически порочила невестку в глазах сына, объективно могло явиться одной из причин, толкнувших его на совершение преступления, однако действия того или иного лица могут рассматриваться как подстрекательство лишь в том случае, если доказано, что они совершены с целью склонить другое лицо к совершению преступления.

Суды в приведенных примерах стремились разграничить действия подстрекателя, создающие общую предпосылку для противоправных действий исполнителя, и действия, приведшие к конкретному противоправному поступку исполнителя. Один из специалистов по проблемам соучастия Г. Бурчак приводит следующий пример из судебной практики. К. и Б. поссорились и затеяли на улице драку. Затем Б. бросился наутек и, перебегая улицу, попал под колеса автомобиля. Суд привлек К. к ответственности за неосторожное убийство. Г. Бурчак полагает, что в данном случае не было причинной связи между действиями К. и смертью потерпевшего17. Однако в действительности причинная связь имеется. Только нужно иметь в виду, что противоправные действия К. вызвали лишь абстрактную возможность наступления результата, недостаточную для привлечения лица к уголовной ответственности. Другое дело, если бы один гражданин ударил другого посреди оживленной автомагистрали и тот попал бы под машину. Здесь уже была создана конкретная возможность причинения смерти, достаточная с точки зрения причинной связи для привлечения к уголовной ответственности.

________________

17 Бурчак Ф.Г. Учение о соучастии по советскому уголовному праву. Киев, 1969. С. 97-98.

Однако определение конкретной возможности как возможности, превращаемой в действительность объективно повторяющимися фактами, а абстрактной - объективно не повторяющимися фактами, в уголовном праве не всегда может выполнить свою служебную роль. Наука еще не может с полной определенностью говорить об объективной повторяемости той или иной психической реакции на одни и те же слова и поступки. Поэтому в качестве наиболее общего критерия для определения конкретной возможности следует использовать категорию вероятности. Конкретная возможность - это высокая степень вероятности наступления при данных условиях определенного результата.

В естественных науках для некоторых процессов установлены процентные величины вероятности наступления определенного исхода, которыми можно пренебречь. Психические процессы на язык цифр перевести нельзя. В каждом случае надо искать меру, отделяющую конкретную возможность от абстрактной. Эта поиски напоминают неразрешимые для метафизиков софизмы «лысый», «куча», когда при помощи прибавления или убавления единицы нельзя в какой-то момент с уверенностью назвать наличную совокупность ни лысиной, ни шевелюрой, ни кучей, ни некучей. Диалектика снимает это затруднение. Мера, согласно диалектическому воззрению, может носить как определенный характер (например, сумма иска при определении подведомственности споров, количество судимостей для признания лица особо опасным рецидивистом), так и неопределенный (например, при применении таких понятий, как «грубость», «злостность», «невозможность проживания», «крупный», «малозначительный» и др., от которых зависит выбор качественно различных правовых норм).

Деятельность подстрекателя непосредственно не создает результата. Она создает лишь возможность наступления результата - конкретную или абстрактную.

Для признания лица ответственным за подстрекательство, по нашему мнению, необходимо наличие следующего фактического состава. Прежде всего, должен быть умысел подстрекателя на совершение определенного преступления исполнителем. Кроме этого, необходимо такое соотношение (в конкретных условиях) между личностью подстрекателя и исполнителя, при котором не исключается достаточно сильное воздействие первого на второго. Если исполнитель вообще трудно поддается внушению, а подстрекатель к тому же лицо для него малоавторитетное, то в таком случае причинная связь может вообще отсутствовать либо действия подстрекателя могут создать лишь абстрактную возможность совершения преступления, за которое ответственность должен нести только исполнитель. Гобсек у Бальзака говорил, что знаменитым ораторам французской революции, которых он иной раз ходил послушать, удавалось кое в чем повлиять на его взгляды, но повлиять на его поведение - никогда.

Возбуждение отрицательных эмоций как таковых - злобы, зависти, ревности, отчаяния и пр. - создает лишь абстрактную возможность совершения преступления, исключающую ответственность. При учете подстрекателем индивидуальных особенностей психики исполнителя, его интеллекта (например, отсутствие самоконтроля в состоянии гнева или существование твердого убеждения, что нужно мстить за обиду) те же действия создают конкретную возможность совершения преступления.

Отсюда, когда Яго возбуждает ревность Отелло, то он еще не преступник в правовом значении этого слова. Но затем он подсознательно нащупывает наиболее уязвимые места Отелло. Яго интуитивно понимает, что такие люди, как Отелло, нуждаются в идеале и что Отелло - борец за идеал, олицетворением которого является Дездемона, и ложный идеал, им возведенный, должен быть им же разрушен. Так, по-моему, в свое время понял эту роль А. Остужев, игравший сцену убийства Дездемоны не в яростной аффектации ревнивца, а с внешней бесстрастностью вершителя высшего правосудия. То есть Яго становится преступником не после слов «задушите ее», обнаруживающих определенность его умысла, а после того, как ему удается убедить Отелло в обмане Дездемоны.

МОНАРХ И ЗАКОН

В средневековой истории мы встречаем крупное движение, которое получило название Реформации. Это религиозное движение, направленное на реформы в области церковной деятельности, на изменения в церковнослужении, на новое толкование отдельных догматов церкви. Но сейчас нас интересует не эта сторона Реформации, а ее социально-политическая суть.

Католическая церковь необычайно тесным образом сроднилась с феодализмом. В самом феодальном строе католическое духовенство играло огромную роль. Являясь главной опорой дворянской власти и в то же время сама опираясь на дворянство, церковь добилась колоссального политического влияния, тем более что ее организация выходила за рамки каких бы то ни было узких феодальных группировок и вместе с папством приобретала всемирный характер. Церковь вела свою собственную экономическую политику и в высшей степени благоприятствовала торговле, которая в конце концов родила солидный капитал, т.е. ту общественную величину, которая убила феодализм и церковь. На этом пути постепенного роста своего влияния и богатства римско-католическая церковь захватывала часто так много, что это уже не могло не стеснить ее партнеров - государей и дворян. Отсюда непрерывная борьба господ феодального общества между собой.

Политическая сущность Реформации заключалась в стремлении народов отделиться от верховенства пап.

Светская власть в конечном счете одержала победу над церковью, но внутри самой этой власти оставались противоречия. Различные ветви правящих династий вели ожесточенные войны между собой, иногда почти поголовно истребляя друг друга (как это было в войне Белой и Алой розы), а заодно и тысячи простых людей. Естественно, что передовые умы нации выступали за стабильность власти, за создание твердого закона о престолонаследии. Именно потому у Шекспира встречаются кажущиеся современному читателю такими скучными длинные рассуждения героев об их родословной, подтверждающие права на престол, хотя в этом отношении он иногда даже упрощает реальные генеалогические притязания героев. Так, Гегель заметил по поводу «Макбета»: «Дункан - король, Макбет - его ближайший старший родственник, и потому он должен наследовать трон раньше сыновей Дункана. Таким образом, первой побудительной причиной преступления Макбета служит несправедливость, причиненная ему королем, назначившим сына наследником престола. Это право Макбета, которое явствует из хроник, Шекспир совершенно опустил, потому что он стремился подчеркнуть лишь ужасное в страсти Макбета с целью сделать комплимент королю Якову, заинтересованному в том, чтобы Макбет был изображен преступником. В шекспировской трактовке остается поэтому немотивированным то обстоятельство, что Макбет не убивает сыновей Дункана, а дает им возможность бежать и что ни один из вельмож не вспоминает о них»18.

________________

18 Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т. 1. М: Искусство, 1968. С. 217.

Кстати, в исторической хронике Шекспира «Генрих VIII» встречается очень яркий пример такого династического процесса. Король Генрих обвиняет герцога Бекингема в государственной измене. Шекспир здесь прекрасно показывает, что являло собой правосудие по делам о государственной измене. Генрих обращается к приближенным:

На суд его ведите. Если может,

Пускай в законах ищет милосердье,

Там не найдет - у нас пусть и не ищет.

Предельно лицемерно звучали эти слова о милосердии закона. В аналогичной ситуации один из предшественников Генриха на троне, также описанный Шекспиром, заявил: «Я не сяду завтракать до сих пор, пока не принесут вашу голову». И вельможа, к которому были обращены эти слова, тут же был казнен. А победитель патетически воскликнул:

Что ж, турки мы? Язычники? Да разве

Посмели б мы законом пренебречь

И без суда прикончить негодяя,

Когда б не крайняя опасность?

О процессе же над Бекингемом мы узнаем следующее:

Великий герцог

Упорно отрицал свою вину.

И очень много доводов удачных

Привел в опроверженье обвиненья.

На это королевский обвинитель

Сослался на улики и признанья

Свидетелей различных.

Они его все вместе обвинили

Отбиться бы он рад, да не сумел.

И пэры в государственной измене

Его виновным потому признали.

Себя он защищал умно, но судьи

Иль с жалостью, иль просто не внимали.

Сам Бекингем перед казнью говорит:

Но все же я значительно богаче

Бесчестных обвинителей своих

(Не ведающих, что такое правда).

Реальная подоплека этого процесса, как свидетельствуют историки, была такова. Карл, император испанский, заключил с Генрихом тайное соглашение, по которому Генрих выговаривал себе право на помощь императора в борьбе с Францией, а Карл обещал жениться на единственной к тому времени дочери Генриха, Марии Тюдор. Ее рука отдавала Карлу английскую корону. Генрих потерял надежду иметь от Екатерины сына, и Мария считалась его наследницей. Права ее на престол были подтверждены специальным актом. Герцог Бекингем по своему происхождению и богатству был первым из английских лордов, он был потомком младшего сына короля Эдуарда III, и если бы права Марии на престол не были признаны, то он явился бы наследником престола. Разные пророки и астролога поддерживали его надежды, и он даже высказывал намерения захватить корону в случае смерти Генриха. Но король внимательно наблюдал за всеми его поступками, и как только нашелся ничтожный повод, герцог был арестован и казнен. Его кровь была залогом искренности обещания, данного Генриху Карлом. Таким образом, результат процесса лишь оформил конкретный политический интерес.

Формальным предлогом для начала Реформации в Англии послужили семейные дела «защитника веры» - титул, который Генрих VIII получил от папы в качестве верного сына католической церкви, лично занявшегося опровержением ереси Лютера. Генрих увлекся придворной красавицей Анной Болейн и решил развестись со своей женой Екатериной Арагонской. Но на развод нужно было получить согласие папы. Генрих сменил за свою жизнь шестерых жен, нескольких из которых обезглавил. (Перед моими глазами и сейчас стоит этот король в окружении своих жен, впервые собравшихся вместе и уютно пристроившихся возле своего повелителя в Лондонском музее восковых фигур мадам Тюссо.) Генрих покорно просит Климента VIIдать согласие на развод, по поводу чего кардинал Вулси замечает:

Вы всем монархам мудрости пример

Явили, государь, свои сомненья

Отдать на суд церковный пожелав.

Кардинал Вулси - крупная историческая фигура. Он заведовал казначейством, руководил так называемым Судом канцлера, представляющим целую судебную систему, выполнял массу других дел, связанных с осуществлением власти. Генрих VIIIне довольствовался таким концентрированием власти в руках одного человека. В 1519 году он выхлопотал у папы назначение кардинала легатом английского королевства. Такому легату доверялась духовная власть во всей ее полноте, почти равная власти самого папы; его юрисдикция распространялась на всех епископов и священников. Вулси, обладая как канцлер и президент Королевского совета полномочиями на отправление светского правосудия, получил в качестве легата полномочия на отправление духовного правосудия. Такое величие этого человека отнюдь не было простым капризом короля, оно было выражением весьма определенной политической линии. Пришло время, когда монархия должна сосредоточить все правительственные дела в руках самого короля. Препятствия воле короля со стороны крупной знати были устранены, теперь уничтожались в значительной мере препятствия со стороны Рима. Светская и духовная власть была сосредоточена в одних руках. Это-то концентрирование власти в руках Вулси и приучило Англию к системе личного управления, господствовавшего при Генрихе и его наследниках. Но на момент возбуждения дела о разводе король все же вынужден был прибегнуть к услугам папы. А тот вдруг проявил неожиданную принципиальность, которая объяснялась весьма вескими мотивами: дать согласие на развод значило поссориться с Карлом, чьей близкой родственницей была Екатерина и, что самое важное, в чьи владения входила значительная часть Италии. Из-за папского отказа в 1531 году через парламент было проведено решение о признании короля верховным главой церкви. Взбешенный Климент потребовал, чтобы Генрих явился к нему в Рим, но Генрих проигнорировал его буллу, женился на Анне, а папских епископов сместил. Так началась в Англии Реформация.

А что же Вулси? Его прежняя позиция по поводу необходимости получения согласия папы на развод в изменившейся ситуации явно шла в разрез с новой политической линией Генриха, которая только на первый взгляд казалась глубоко субъективной, а на самом деле всецело объяснялась теми социальными причинами, о которых я уже упоминал. Такой конфликт мог быть разрешен по-разному. Здесь он кончился довольно печально для Вулси.

Еще до Вулси и до Генриха был принят статут, отстаивавший материальные права английской церкви в отношении получения прибылей с приходов частных лиц, которые раньше шли в Рим. Было запрещено по всем этим вопросам ввозить в Англию папские буллы. С этого времени вопрос о верховенстве папского закона становится крупной проблемой, за которой исчезает менее важный вопрос о судьбе прибылей частных приходов. Затем в Англии был принят статут, прямо направленный против Рима и воспрещавший всякие апелляции на решение королевских судов и всякое ведение дел в иностранных судах под страхом наказаний: объявления вне закона, пожизненного тюремного заключения или изгнания из страны. Этот акт получил название «Praemunire». Королевский прокурор так обвиняет Вулси:

Лорд-кардинал, по воле короля,

Поскольку ваши прошлые деянья

Легатской власти в нашем государстве

Подходят под закон о praemunire,

То следует о вас такой приказ:

Конфисковать все ваше состоянье,

Именье, земли, замки, мебель, утварь

И прочее. Теперь вы - вне закона.

Комментаторы восьмитомного собрания сочинений Шекспира следующим образом объясняют, что такое «praemunire»: латинский юридический термин, означающий конфискацию. Подобное объяснение неточно. Во-первых, нельзя сводить содержание целого закона только к переводу его названия, во-вторых, название здесь не выражает сущности вынесенного решения. Шекспир тут юридически точен: закон «Praemunire» как одну из мер наказания называет объявление вне закона.

Деспотизм и произвол Генриха далеко не всегда были простым проявлением взбалмошного самодурства. У Шекспира мы видим, как он внезапно возвышает архиепископа Кранмера. Вельможи почувствовали нерасположение короля к Кранмеру и решили его уничтожить, устроив над ним, как это было принято в то время, нечто лишь отдаленно напоминающее суд. И вот Генрих вызывает к себе Кранмера, успокаивает его и дает ему свой перстень для предъявления членам Королевского совета (по традиции такие действия являлись выражением особой королевской милости), если дело дойдет до чего-либо решительного. Но показательны для характеристики тогдашнего правосудия слова короля, обращенные к Кранмеру:

Суд не всегда при ясном ходе дела

Выносит справедливый приговор.

Ведь так легко клеветникам продажным

Найти столь же продажных подлецов,

Свидетельствовать против вас готовых.

Возвышая Кранмера, Генрих преследует определенную цель. Для знати Кранмер - еретик, они уже готовы осудить его, но король останавливает их приговор. Как раньше для его целей нужен был Вулси, так и теперь он хочет использовать священника-еретика для своей борьбы с Римом, с которым он намеревается порвать окончательно.

Кто немного помнит историю, тот знает, что короли были разные: и красивые, и справедливые, и безземельные, и с львиным сердцем, были короли-солнце и цари грозные и всякие другие с разными прозвищами, закрепленными за ними историей. Многие из них были с причудами. Причудой Генриха VIIIявлялись женитьбы и разводы.

Политические и экономические условия позволяли королю в определенных рамках осуществлять свои причуды без существенных последствий для страны. Но иногда они же сжимали Генриха в своих тисках так, что он, вопреки им, сделать ничего не мог.

Его второй развод был с Анной Болейн. Король разъяснял придворным, что Анна нарушила «обязательства» родить ему сына, в чем явно сказывается рука божья, следовательно, он, Генрих, женился на Анне по наущению дьявола; она, таким образом, никогда не была его законной женой, и он волен поэтому вступить в новый брак. Были быстро сфабрикованы дело о заговоре и приговор об обезглавливании Анны. Казнь Анны была отмечена одним новшеством. Во Франции было распространено обезглавливание мечом. Генрих также решил внедрить меч взамен обычной секиры и первый опыт провести на собственной жене, для чего пришлось выписать палача из Франции. Опыт прошел успешно.

Юстиция того кровавого века, когда, по известному выражению Мора, «овцы пожирали людей», вообще не отличалась склонностью к милосердию. Вся государственная машина была направлена на подавление недовольства безземельных крестьян. Считалось, что не менее 72 тысяч человек (около 2,5 процента всего населения) было повешено за годы правления Генриха VIII. Закон редко обращал внимание на смягчающие вину обстоятельства даже в делах о мелкой краже. Что же касается процессов о государственной измене, то статут, принятый в 1541 году, предусматривал смертную казнь даже для сумасшедших, уличенных в преступлении.

Немецкий тюрьмовед Юлиус произвел подробный подсчет: английские законы назначали смертную казнь за 6789 преступлений.

У Шекспира содержится довольно широкий перечень различных наказаний по уголовным делам, практиковавшихся в рабовладельческом и феодальном обществе. Это и тюрьма, и сидение в колодках, наказание плетьми, изгнание, сожжение, повешение, колесование, вздергивание на дыбу, бросание с Тарпейской скалы.

В «Отелло» так говорят о разоблаченном Яго:

Что до раба

До этого, он будет предан казни,

Какую только можно изобресть,

Чтоб долго мучить и убить нескоро.

В средние века такие вещи могли делать неплохо. Так, Равальяка, убившего Генриха Французского, привязали к столбу, раскаленными щипцами вырывали кусочки тела, а в раны заливали горячую серу, потом, привязав к лошадям, разорвали на части, которые затем собрали и сожгли, развеяв пепел по ветру.

Правда, замечу, что масштабы и изобретательность инквизиторов XXвека оказались настолько же выше, как Эмпайр стэйт билдинг по сравнению с избушкой на курьих ножках.

В новый акт о престолонаследии была включена специальная статья, предусматривавшая, что те, кто из лучших мотивов недавно указывали на недействительность брака Генриха с Анной, не виновны в государственной и измене. Однако тут же была сделано оговорка, что аннулирование брака с Анной не снимает вины с любого, кто ранее считал этот брак не имеющим иконной силы. Вместе с тем было объявлено государственной изменой сманить под сомнение оба развода Генриха. Теперь уже действительно все было в порядке.

В сцене полного произвола суда короля Леонта над своей женой Гермионой в «Зимней сказке» Шекспир изобразил кусок страшной жизненной правды из времен Генриха VIII. Четвертый брак Генриха был заключен с Анной Клевской. Историки говорят, что этот брак был задуман в связи с наметившейся антианглийской коалицией в составе двух ведущих католических держав - Испании и Франции. Он позволял взять в кольцо Фландрию - одну из наиболее богатых земель империи Карла V. Кроме того, брак с протестанткой должен был еще более углубить разрыв с Римом.

Генрих знал невесту только по портрету. Когда же он увидел свою совсем не привлекательную 34-летнюю нареченную, то сразу же после свадьбы стал требовать от канцлера совета, как ему избавиться от новобрачной.

Обращает на себя внимание такая деталь: король терпеть не может свою жену, он деспот и самодур, и все же довольно долго воздерживается от разрыва. Почему? Потому, что определяет, насколько опасен такой разрыв. И только после того, как через различные каналы убеждается, что франко-испанское сближение не зашло далеко и нет оснований предполагать их нападение на Англию, он расторгает брак.

Теперь посмотрим, как эта картина будет выглядеть схематически, правда, несколько прямолинейно, применительно к взаимодействию базиса, политики, личной воли и закона.

Развитие производства, торговли вызвали необходимость Реформации. Реформация привела к изменению внешней политики Англии, направленной на разрыв с Римом, что, в свою очередь, повлекло за собой возникновение законодательства, направленного на ограничение прав католиков. Изменения в политике создают предпосылки для совершения частных действий, способствующих укреплению этой политики. Такими действиями Генриха были брак с Болейн, возвышение Кранмера, уничтожение Вулси. За браком последовали разные изменения в законодательстве, в том числе и принятие статута о верховенстве национального закона над папским. Изменения в политике и законодательстве усиливают национальную самостоятельность Англии и одновременно ухудшают ее отношения с католическими странами. Это повлияло на экономическую жизнь страны: увеличиваются расходы на военные приготовления, сужается торговля со странами противного лагеря. Все эти процессы вызывают необходимость создания новых политических союзов, чему способствовал брак с Анной Киевской.

Таким образом, все связано вместе, как звенья единой цепи, куда вписывается даже самодурство Генриха, который таким способом утверждал идею неограниченной королевской власти.

ВЕДОВСТВО

Сегодня любому школьнику известно, какими суеверными были люди в средние века, как инквизиция сжигала лиц, подозреваемых в связях с нечистой силой. Даже сегодня трудно удивить этим, поскольку тысячи людей в самых цивилизованных странах верят в возможность общения с потусторонним миром, в чертей, привидения. Однако вряд ли ныне какой-нибудь юрист предложат подвергнуть детальному правовому регламентированию порядок вызова духов из царства тьмы, наказания за такие действия и т.п.

Между тем в средние века существовало специальное законодательство, посвященное перечисленным вопросам. Так, в Англии в 1563 году был принят закон, устанавливающий наказание за колдовство в зависимости от того, имело ли оно место в первый раз или же было повторным. Смертной казнью каралось колдовство, приведшее к гибели человека.

Веру в призраков, духов, ведьм разделяли даже самые просвещенные люди, такие, как Фрэнсис Бэкон, Иоганн Кеплер.

В некоторых пьесах Шекспира мистическим силам отводится немаловажная роль. Вспомним хотя бы призрак отца Гамлета или ведьм в «Макбете».

Герои Шекспира то там, то тут вспоминают призрачные силы. Антифол Сиракузский («Комедия ошибок») с испугом говорит:

Ведь, говорят, мошенников здесь тьма -

Проклятых ведьм, уродующих тело,

Воров переодетых, шарлатанов, Вралей и всяких жуликов иных.

В «Генрихе VI» Жанна Д'Арк изображается как ведьма, вызывающая духов, чтобы те помогли ей в борьбе против англичан.

В том же произведении Глостер, чья честность завоевала ему популярность среди народа, отстаивая принцип законности, осуждает свою жену за то, что она прибегла к услугам колдунов, желая при помощи нечистой силы стать королевой.

Хотя в Англии процессы против ведьм (ведовские процессы) не получили такого широкого распространения, как в других западноевропейских странах, но все-таки из всех приговоренных к разным наказаниям около тысячи человек было казнено за колдовство.

Процессы против ведьм, проводимые как духовными, так и светскими судами, часто использовались властями для пополнения казны за счет конфискованного имущества осужденных, а также для избавления от политических противников. Читая, например, «Ричарда III» или «Генриха VI», трудно избавиться от впечатления, что ни Ричард, ни Генрих, обвиняя неугодных лип в колдовстве, сами не верят в эти обвинения и не боятся никаких таинственных сил, но просто пользуются исторической конъюнктурой. Действительно, невозможно поверить, что Ричард, чей заключительный монолог (после явления ему призраков всех его жертв) звучит как гимн решительности, бесстрашию, личной храбрости:

Не падать духом из-за снов пустых!

Что совесть? Слово. Трус его придумал,

Чтоб храброго и сильного пугать.

У нас одна лишь совесть - наша сила.

У нас один закон - наш острый меч.

Вперед, смелей! Пойдем как на парад,

Когда не в рай, то маршем, дружно - в ад! -

может испугаться того, что на него напустят порчу.

В «Генрихе VI» тоже довольно трудно понять, верит ли Глендаур - представитель воинственной части феодального племени - в колдовство или устрашает своих недругов и близких знанием магии и умением заставить служить себе таинственные небесные и подземные силы.

Народ во времена Шекспира в целом относился к гонениям на ведьм довольно скептически. И хотя причины своих страданий, мытарств и угнетения люди искали в мистических сферах, колдуны и колдуньи все же не являлись в их представлении концентрированным выражением этих причин. Повседневно ощущаемое зло от лихоимства властей, непосильных поборов, опустошительных войн было более близко и реально, нежели любые колдовские напасти. Шекспир с особой силой отразил эти общественные противоречия в знаменитом 66-м сонете и монологе Гамлета «Быть или не быть...»

Извращенную природу вещей в окружающем мире Шекспир устами шута описывает так:

Когда попов пахать заставят,

Трактирщик пива не разбавит,

Портной концов не утаит,

Сожгут не ведьм, а волокит,

В судах наступит правосудье,

Долгов не будут делать люди,

Забудет клеветник обман,

И не полезет вор в карман,

Закладчик бросит деньги в яму,

Развратник станет строить храмы, -

Тогда придет конец времен,

И пошатнется Альбион,

И сделается общей модой

Ходить ногами в эти годы.

(«Король Лир»)

Значение всех этих суеверий состояло не только в том, что они являлись «отрицательно-экономическими» (Энгельс) фактами и являлись либо органической частью политики, либо одним из средств ее осуществления. Более существенно то, что в условиях зарождающихся в недрах феодального строя капиталистических отношений мистика нередко стихийно противостояла феодализму и играла, таким образом, прогрессивную роль. К примеру, короли у Шекспира («Ричард III, «Генрих VI») вполне, по-видимому, сознают, что тот, кто злоумышляет против них, пользуясь при этом услугами магии, могут прибегнуть и к другим, более эффективным способам выступления против их феодального деспотизма.

Ф. Энгельс, оценивая роль мистики в средние века, отмечал, что зависимость от нее реформаторов XVIвека представляет собой хорошо известный факт, революционная оппозиция феодализму проходит через все средневековье и выступает соответственно условиям времени то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания.

МЕСТЬ ГАМЛЕТА

«Гамлет» по-прежнему будоражит умы читателей. Истолкование поступков принца порой дается самое необычное. В романе Айрис Мердок «Черный принц» герой объясняет мотивы поступков Гамлета. Здесь и влюбленность Гамлета в мать и отсюда ревность к отчиму и желание его убить, и отражение мазохизма самого Шекспира, строки которого, по мнению героя романа Бредли, пронизаны тайным пороком. Сам Шекспир - гомосексуалист, ненавидит своего отца, питает запретную любовь к матери, и все эти черты он якобы переносит на Гамлета, который, оказывается, любит не Офелию, а Горацио.

Весь этот бред героя не что иное, как отражение определенных положений фрейдистского учения о неосознанном сексуальном влечении ребенка к матери и вытекающем отсюда отношении к отцу как к сопернику и одновременно как к символу авторитета и власти.

Я хочу привести полное глубокой иронии высказывание одного из Iсамых блестящих умов советского времени профессора И.И. Соллертинского по этому поводу. «Гамлет, согласно утверждению психоаналитиков, страдает таким неврозом. В самом деле, Гамлет вовсе не нерешителен, когда дело касается Полония, Гильденстерна, Розенкранца и т.д., но он сразу становится нерешительным, когда дело доходит до мщения Клавдию. Тут у него появляются и глубочайшая депрессия, и беспомощность, и повторяющиеся ссыпки на дурные сны, и многочисленные обвинения, и - наконец напрасный труд придумывания различных отговорок для оправдания своего бездействия. Он приводит десятки разнообразных мотивов, быстро заменяя один другим, а это свидетельствует о том, что все мотивы ненастоящие, а настоящий кроется где-то в бессознательной психике Гамлета, либо он, смутно чувствуя его, сам себе не смеет в нем признаться. Почему медлит Гамлет именно в деле мщения Клавдию? Да потому, что Клавдий как бы осуществил бессознательную детскую «эротическую программу» принца: он убил его отца и женился на его матери. Гамлет оказывается, таким образом, несостоявшимся Эдипом. Чувственная любовь к матери вытесненная и подавленная моральным сознанием, проявляется в сцене увещевания Гертруды, когда Гамлет разговаривает с ней не как почтительный, хотя и оскорбленный в лучших чувствах сын, но ревнивый любовник... Здесь мы умолкаем и ставим точку. Крайний предел деидеологизации достигнут. Гамлетизм как проблема ликвидирована. Вместо этого - погружение в бессознательные глубины «детской» эротики. Трагедия, очевидно, разыгралась задолго до поднятия занавеса, во времена, когда Датский принц покоился в колыбели. Философам уже не придется ломать голову над загадочными мыслями Гамлета: в том-то и дело, что и мыслей никаких нет, а есть ярко выраженный сексуальный невроз»19.

________________

19 Соллертинский И.И. Указ. соч. С. 229-230.

В «Гамлете» содержится много высказываний правового характера. Например, извиняясь перед Лаэртом, Гамлет приводит развернутую аргументацию в доказательство своей невиновности:

... Мой поступок,

Задевший вашу честь, природу, чувство, -

Я это заявляю, - был безумьем.

Кто оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет;

Ведь если Гамлет разлучен с собою

И оскорбляет друга сам не свой,

То действует не Гамлет; Гамлет чист,

Но кто же действует? Его безумье.

Отрекшись от умышленного зла,

Пусть буду я прощен великодушно.

Невменяемость как обстоятельство, исключающее виновность лиц в совершенном действии, в этом суждении обрисована предельно четко.

Но основной интерес представляют все же не подобные выдержки, а коллизии, связанные с основной сюжетной линией трагедии. Как известно, сюжет трагедии развивается вокруг мести Гамлета за убийство отца.

Ошибочно убивая вместо короля Полония, подслушивающего за ковром разговор принца с матерью, Гамлет надеется, что он достиг своей цели. Колер определил действия Гамлета в этой сцене как убийство, совершенное в состоянии мнимой обороны20.

________________

20 См.: Колер И. Указ. соч.

Мнимая оборона современным уголовным правом определяется как совокупность обстоятельств, при которых отсутствует реальное общественно опасное посягательство и «обороняющийся» лишь ошибочно предполагает, что нападение налицо. При этом степень и характер заблуждения могут быть настолько различны в зависимости от обстоятельств дела, что «обороняющийся» может отвечать либо за неосторожные действия, либо вообще не привлекаться к уголовной ответственности. Однако Гамлет, убивая Полония, отнюдь не исходил из того, что последний посягает на его интересы, и поэтому требовалось отразить такое посягательство. Принц действует с полной уверенностью в том, что он убивает короля. Гамлетом движет одна цель: отомстить за отца; но Клавдию, а не Полонию.

Незадолго до этого эпизода Гамлет не решается убить короля лишь потому, что тот молится. Убить Клавдия в это время - значит, не достичь цели мести. Принц останавливает себя словами:

Отца сразил он в грубом пресыщенье,

Когда его грехи цвели, как май...

... и буду ль я отмщен,

Сразив его в духовном очищенье,

Нет,

Назад мой меч, узнай страшней обхват,

Когда он будет пьян или во гневе,

В кощунстве, за игрой, за чем-нибудь,

В чем нет добра. - Тогда его сшиби!

Разговаривая с матерью, Гамлет посчитал, что, наконец, уличил короля в чем-то недостойном, а именно в подслушивании, и теперь может отомстить. На вопрос королевы:

О боже, что ты сделал?

Гамлет отвечает:

Я сам не знаю, это был король?

А откинув ковер, за которым он находит Полония, принц говорит:

Ты жалкий, суетливый шут, прощай!

Я метил в высшего; прими свой жребий.

Из приведенных реплик следует, что нападения не было, ни мнимого, ни реального, и поэтому говорить об обороне, в том числе мнимой, нельзя.

Оправдание данного поступка датского принца лежит не в области права, а всецело в нравственной сфере. Гамлет как мыслитель и гуманист стоял выше своего века, но как человек не был в состоянии преодолеть нравы и обычаи феодального общества. Именно в силу последнего обстоятельства он меланхолически замечает:

Ничтожному опасно попадаться

Меж выпадов и пламенных клинков

Могучих недругов.

А. Аникст справедливо замечает, что Гамлету нисколько «не жаль Полония (как Розенкранца и Гильденстерна в следующей сцене), ибо они сами поставили себя под удар»21. Гильденстерна и Розенкранца Гамлет без малейших угрызений совести отправляет на плаху вместо себя.

________________

21 Аникст А. Послесл. к кн. «Гамлет, принц Датский». М.: Искусство, 1960. С. 617.

Колер утверждает, что принц Датский действовал в состоянии необходимой обороны. Этот факт с точки зрения автора находится вне сомнений. Колер характеризует положение Гамлета как «совершенно исключительное» и далее приводит аргументы в пользу необходимой обороны Гамлета. «Опасность налична, так как в открытом море Гамлет лишен чисто внешней свободы. Само плавание есть приближение к палачу»22. И с этим нельзя не согласиться. Действительно, одно из оснований правомерности необходимой обороны, а именно - наличие посягательства или угрозы нападения - можно усмотреть именно в исключительности положения Гамлета.

Колер называет и второе основание - противоправность посягательства. «Хотя и нельзя абсолютного монарха привлечь к уголовной ответственности, - оговаривается автор, - использование здесь власти в личных целях есть действие противоправное»23.

И поэтому, по мнению Колера, «весь вопрос в отношении Гамлета сводится к следующему: нарушены ли им пределы необходимой обороны?»24. Превышение пределов необходимой обороны выражается в чрезмерном, явном несоответствии характера и интенсивности защиты опасности посягательства. В частности, это может выразиться в явном несоответствии средств защиты средствам нападения. Гамлет же, подменив сопроводительное письмо, применил правомерное средство защиты, которое сходно со средством посягательства. И, следовательно, никакого превышения пределов необходимой обороны Гамлетом по данному признаку быть не может.

________________

22 Колер И. Указ. соч. С. 163.

23 Там же.

24 Там же. С. 164.

Для оценки действий Гамлета более важным является другое: против кого обороняется принц? Исходя из требований правомерности необходимой обороны защищаться можно только от нападающего, но не против третьих лиц. Колер считает Розенкранца и Гильденстерна прямыми пособниками короля, и если бы текст трагедии давал основания думать так, то оборона Гамлета действительно была бы необходимой. Но Розенкранц и Гильденстерн после подмены письма и исчезновения принца с корабля плывут дальше. По всей видимости, бывшие друзья Гамлета не знали содержания письма. Принц, стоя перед выбором, вероятно, был убежден в осведомленности Гильденстерна и Розенкранца. Скорее, здесь нужно вести речь о мнимой обороне, так как действительного нападения на Гамлета с их стороны в этом случае не было. Принц заблуждается в реальности нападения на него. Однако степень и характер заблуждения Гамлета в этой ситуации таковы, что его можно оправдать с точки зрения права.

Сюжетная линия трагедии, а именно месть Гамлета королю, развивается Шекспиром далее. Король се может смириться с тем, что задуманное им устранение принца так неожиданно провалилось. Клавдий замышляет убить Гамлета в Дании, но убить руками Лаэрта.

Особое внимание следует здесь обратить на соучастие Клавдия и Лаэрта в замышляемом и осуществленном убийстве принца. Не менее интересным в этой связи является и положение о стадиях совершения преступления. Действия, отраженные в седьмой сцене четвертого акта, настолько динамичны, что почти каждая строфа текста свидетельствует о качественно новой ступени в развитии умысла короля и действующего вместе с ним Лаэрта.

Сообщив Лаэрту о виновности Гамлета в смерти его отца, Клавдий тем самым возбуждает в RUMрешимость убить принца, то есть король выступает как подстрекатель. Месть Лаэрта до разговора с королем выливается лишь в стремление бросить принцу обвинение в лицо:

Мне согревает горестную душу,

Что я могу сказать ему в лицо:

«То сделал ты!»

Король предлагает ему свое покровительство:

Дай мне вести тебя,

- и этим избирает Лаэрта в качестве своего орудия в устранении Гамлета. Играя на сыновних чувствах Лаэрта, Клавдий спрашивает далее:

... чем же ты докажешь,

Что ты и впрямь сын своего отца?

В обещании Лаэрта убить принца в церкви мы видим конечный результат, к которому стремился Клавдий как подстрекатель.

Но король идет дальше в своих помыслах. Выше я определил действия короля как подстрекательство, но очень скоро его действия перерастают в пособничество:

... я его толкну

На подвиг, в мыслях у меня созревший,

В котором он наверное падет;

И смерть его не шелохнет упрека;

Здесь даже мать не умысел увидит,

А просто случай.

Теперь Лаэрт решается окончательно:

Государь, я с вами;

Особенно, когда бы вы избрали

Меня своим орудьем.

Король последовательно переходит от интеллектуального пособничества к физическому. Сначала он дает советы, указания, как лучше совершить преступление, то есть Клавдий выступает в этом случае интеллектуальным пособником:

Чтоб так случилось, оставайся дома.

Принц, возвратись, узнает, что ты здесь;

Мы примемся хвалить твое искусство

И славу, данную тебе французом,

Покроем новым лоском; мы сведем вас

И выставим заклады;

Далее король не только советует Лаэрту, он уже обещает помочь ему, предоставив орудие преступления. Но предоставление орудий и средств преступления - это уже физическое пособничество.

Однако это отнюдь не последняя стадия развития умысла короля. В стремлении убить Гамлета король, чтобы избежать новых неожиданностей, готовит кубок с ядом:

Когда в движеньи вы разгорячитесь -

Для этого ты выпадай смелей -

И он попросит пить, то будет кубок

Готов заранее; чуть он пригубит,

Хотя б он избежал отравной раны, -

Все будет кончено.

Во время начавшейся дуэли Гамлета с Лаэртом король ставит кубок с адом. Здесь важно иметь в виду следующее обстоятельство. Неоконченное покушение имеет место тогда, когда лицо, совершающее таковое, не привело своего намерения в исполнение потому, что не выполнило всего, что считало необходимым для наступления преступного результата. Король же не только ставит кубок с ядом, но и несколько раз предлагает Гамлету его выпить во время дуэли:

Постойте; выпьем - Гамлет, жемчуг твой,

Пью за тебя. Подайте кубок принцу.

И, несмотря на то, что принц отказался выпить, покушение со стороны Клавдия было окончено: он сделал все, что считал необходимым для наступления преступного результата, но последнее не произошло по не зависящим от него причинам.

В желании уничтожить принца Клавдий не останавливается перед убийством королевы. Разница состоит лишь в формах вины короля: намерение убить принца выражалось в форме прямого умысла, убийство же королевы Клавдий совершает с косвенным умыслом. Он не желает, но сознательно допускает наступление смерти королевы, так как не предупреждает ее об отравленном кубке. При косвенном умысле лицо, совершая преступление, имеет другие преступные цели и не хочет обнаруживать их. Разумеется, такое лицо должно нести юридическую ответственность и за замышляемое и за осуществленное.

Венчает трагедию сцена, в которой Гамлет убивает короля и гибнет сам. Осуществление Гамлетом мести за отца, за мать, за себя, наконец, - это тот кульминационный момент, к которому стремился сюжет в своем развитии.

***

«Мир - сцена, где у всякого есть роль», - любимая мысль Шекспира. Юридические процедуры внешне часто напоминают сценическую постановку, а их участники - актеров. Но только неисправимые циники могут назвать это игрой. Роли, исполняемые участниками такой постановки, меняют судьбы людей. Однако если существуют игры, где юрист может развить специальные свойства ума и воображения, то эти игры становятся репетицией, помогающей достойно сыграть предназначенную профессиональной судьбой роль. Для меня это почти то же, что и подготовка какого-либо текста. Автор написанием устанавливает в себе определенное состояние мысли, и текст уже не имеет решающего значения, ибо произошла радость разрешения. Точно так же даже простое мысленное участие в литературных событиях на стороне истины и добра позволяет установить для себя фиксированную точку, которая является координатой действительных поступков. Когда помощь в определении таких координат оказывает Шекспир, то это верная гарантия их надежности.

ПРАВОВЫЕ АЛЛЮЗИИ В СОНЕТАХ ШЕКСПИРА

25

Насыщенность произведений Шекспира правовой тематикой и юридической терминологией хорошо известна. «Гамлет» и «Отелло», «Венецианский купец» и «Макбет», исторические хроники многократно подвергались профессиональному анализу правоведов. Подстрекательство, злоупотребление правом, законодательство о престолонаследии, ростовщичестве, браке - вот только немногие из юридических тем, вплетенных Шекспиром в художественную ткань его произведений. Из шекспировских текстов можно почерпнуть и определенную историческую правовую информацию, и мысли о духе права. Уместно вспомнить мысль великого русского критика В.Г. Белинского из статьи «Взгляды на русскую литературу 1847 года»: «Что Шекспир - величайший творческий гений, поэт по преимуществу, в этом нет никакого сомнения; но те плохо понимают его, кто из-за его поэзии не видит богатого содержания, неистощимого родника уроков и фактов для психолога, философа, историка, государственного человека и т.д. Шекспир все передает через поэзию, но передаваемое им далеко от того, чтобы принадлежать одной поэзии»26. Все это так, и все, кто читал Шекспира, с этим согласятся. Знал об этом и я, как мне казалось. Но однажды мне на глаза попали сонеты Шекспира с подстрочным переводом Александра Шаракшанэ27. И я, углубляясь в это непривычное чтение, обнаружил, что великолепные художественные переводы, где акцент делался именно на художественную сторону, умаляли степень владения Шекспиром правовой тематикой. Для меня, многие годы возвращающегося к чтению Шекспира- это было открытием! Я был поражен, насколько естественно, органично непростые юридические понятия и термины вошли в поэтическую и драматическую канву шекспировского творчества, не разрушая ее, а лишь углубляя, вызывая дополнительные ассоциации и мысли. В подстрочном переводе это предстало гораздо ярче и выразительнее. Он позволил явственно ощутить, насколько прочно общественная жизнь того времени со всеми ее приметами (в том числе и правовыми) вписалась в произведения Шекспира, оставив там глубокий след.

Вообще значение художественных произведений для профессиональной подготовки юриста это особая тема для разговора. Художественная классика не только самоценна, ее значение велико также и в информационном плане. Например, К. Маркс отмечал, что из художественных произведений Бальзака можно узнать об общественной жизни Франции больше, чем из книг экономистов. К сожалению, юристами сила художественных идей и образов сегодня используется совсем незначительно. Порой она заменяется внешним блеском остроумия местечкового свойства, вполне, быть может, уместным в дружеском застолье, но весьма далеким от высоких образцов судебного ораторского мастерства или лекторского искусства.

________________

25 В сб.: «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Вып. 31. Алматы. 2008. В сб.: «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Избранное. T.Y. Алматы. 2017.

26 В.Г. Белинский. Собр. соч. в 3-х томах. Т. 3. М, 1948. С. 796.

27 Мной использован подстрочный перевод А. Шаракшанэ. Уильям Шекспир. Сонеты. © CopyrightАлександр Шаракшанэ, подстрочный перевод Email: Sharakshane AT yandex.ru Date: 13 Nov2007.

154 сонета Шекспира состоят примерно из 80 тысяч знаков, то есть приблизительно двух печатных листов текста. Их основная тема - любовь и дружба. И естественно напрашивается вопрос, может ли в них, при такой тематике, поэтической форме и небольшом объеме, найтись место правовым аллюзиям? Но, тем не менее, для такой лирической формы, как сонет, место им находится. И как свидетельствуют именно подстрочные переводы, Шекспир не просто использует правовую терминологию и тематику, он мыслит правовыми категориями, создавая художественные образы. О чем это свидетельствует?

Степень и качество используемых в художественной литературе правовых ассоциаций косвенным образом демонстрирует правовую зрелость общества. Думаю, что прочность общественного строя, скажем, Древнего Рима обеспечивалась не только разработанным до деталей частным правом, но не в меньшей мере с детства впитанным убеждением римского гражданина, выразившимся в афоризме «позорно свободному римлянину не знать своего законодательства» или в ответе молодого римлянина чужеземцу на вопрос, знает ли тот свое право: «я - римлянин!» - чем было сказано все.

В полной мере это можно отнести к Шекспиру. В шекспировской Англии восходила заря права, вызванная началом капиталистической эры и эпохи Ренессанса, когда что личность и ее права стали предметом особого интереса политиков, юристов, философов, писателей. Еще до рождения Шекспира самодур Генрих YIII, казня одних своих жен и разводясь с другими, все же стремился публично добиться признания законности своих действий, и отказ честного и благородного Томаса Мора признать правомерность действий короля привел могущественного канцлера и одного из основателей учения утопического социализма на плаху. И правовой дух Англии не мог не быть отражен в произведениях самого крупного и талантливого писателя, в том числе в его сонетах.

Русскоязычные читатели привязаны к различным переводам сонетов, которые при всех их поэтических достоинствах терминологически не могут быть полностью адекватны подлинному тексту. Именно подстрочный перевод раскрывает перед нами глубину правовых познаний Шекспира и способность легко оперировать ими при создании художественного произведения.

Много поколений читателей знакомились с шекспировскими сонетами в переводе замечательного поэта С. Маршака и привыкли считать эти русские тексты шекспировскими. То же самое происходит и с другими переводами. Поэтому Шекспиру невольно приписываются метафоры, образы, слова, которые принадлежат переводчику, а не Шекспиру.

Когда меня отправят под арест

Без выкупа, залога и отсрочки -

так начинается 74 сонет в переводе С. Маршака. Приведенные строчки могут навести на мысль, что Шекспир в своем сонете назвал формы освобождения от ареста, принятые в его время. В действительности сонет начинается словами:

Но не горюй, когда этот жестокий арест

без права освобождения заберет меня отсюда

Как видим, здесь нет ни «выкупа», ни «залога», ни «отсрочки».

В то же время, например, в 6 сонете Маршак пишет:

Как человек, что драгоценный вклад

С лихвой обильной получил обратно,

Себя себе вернуть ты будешь рад

С законной прибылью десятикратной.

Подстрочный перевод этих строк звучит так:

Такое помещение в рост не является запрещенным ростовщичеством,

оно делает счастливыми тех, кто оплачивает добровольную ссуду;

ты вправе породить другого себя

или стать в десять раз счастливее, если процент будет десять к одному.

Думается, что в переводе Маршака сохранена общая мысль этой части сонета, но правовая аллюзия из нее исчезла. При переводе нередко приходится вполне сознательно жертвовать текстом подлинника, поскольку жесткая привязанность тех или иных авторских метафор, сравнений, слов к строго определенному времени и месту при буквальном переводе делает текст полностью доступным лишь специалисту, отсекая от чтения значительный круг читателей. Недаром в Великобритании даже издаются работы Шекспира с параллельными текстами - шекспировским и адаптированным к современному языку. Но мы попытаемся взглянуть на соответствующие строки сонетов именно под углом зрения специалиста в области права, что требует ориентации на подлинную шекспировскую терминологию.

В сонетах неоднократно встречаются аллюзии, связанные с ростовщичеством. Причем используемые поэтом ассоциации свидетельствуют о том, что они адресованы самому широкому кругу читателей, будучи заимствованы из повседневной жизни. Вообще тема ростовщичества в произведениях Шекспира представлена широко. Не говоря уже о «Венецианском купце», в котором процесс над ростовщиком Шейлоком, стал предметом научного разбирательства со стороны самых именитых юристов, упоминание ростовщичества встречается и в других его пьесах. В трагедии «Кориолан» горожанин говорит о сенате и сенаторах: «... у них амбары от хлеба ломятся, а они нас морят голодом да издают законы против ростовщичества на пользу ростовщикам».

Когда конкуренция со стороны итальянских и кагорских банкиров значительно понизила финансовое значение для властей еврейской части населения, которая главным образом занималась ростовщичеством, то только тогда король Эдуард смог в 1290 году принять статут, повелевавший евреям отказаться от ростовщичества под страхом смертной казни. Надо сказать, что отдача денег в рост в целом оказывается сильнее законодательных запрещений ростовщичества. И действительно, ростовщики повышали процент за риск, которому они подвергались.

В средние века развивается каноническое учение о недозволенности взимания процентов при займах; литература того времени, преимущественно богословская, проводила мысль о несправедливости взимать проценты, в доказательство чего приводились разные соображения из римского права, тексты священного писания и пр. Нарушение запрета каралось отлучением от церкви, лишением христианского погребения, права делать наследственные распоряжения и т.д. Запрещение процентов, стеснявшее кредитный оборот, до известной степени парализовалось двумя обстоятельствами: 1) тем, что евреи, как не принадлежавшие к христианской религии, не подлежали общему правилу о процентах и широко занимались денежным ростовщичеством, и 2) тем, что установленный запрет обходился разными ухищрениями - например, проценты приписывались к капитальному долгу, выговаривались значительные неустойки, заключался договор товарищества, при котором кредитор считался участником в прибыли; наконец, была введена особая юридическая сделка - покупка ренты, при которой кредитор, выдавая известную сумму должнику, получал право на постоянную ренту, пока последняя не была выкуплена должником путем уплаты полученной суммы. К концу средних веков запрещение процентов постепенно отменяется. С этого времени в Западной Европе стали определять законом максимум дозволенного процента. Так, например, в Англии высший процент при займах был определен при Генрихе VIIIв 10% годовых, при Елизавете - в 6%, при Анне - в 5%28.

________________

28 См. электронную версию энциклопедии «Брокгауз и Эфрон», статья «Ростовщичество».

Но вернемся к Шекспиру. О взглядах Шейлока на собственное ремесло мы узнаем из его монолога. Он говорит об Антонио:

Он ненавистен мне как христианин,

Но больше тем, что в жалкой простоте

Взаймы дает он деньги без процента

И курса рост в Венеции снижает.

Он ненавидит наш народ священный

И в сборищах купеческих поносит

Меня, мои дела, барыш мой честный

Зовет лихвой.

Этот монолог создает негативное впечатление о деятельности купца. В текстах сонетов не проявляется какого бы то ни было отношения поэта к ростовщичеству. Оно принимается просто как факт. В сонете 134 еще можно заметить несколько отрицательный оттенок оценки ростовщика, когда говорится:

Ты используешь его поручительство твоей красоте,

как ростовщик, который все оборачивает к прибыли,

но в 4 и 6 сонетах поэт говорит о законном ростовщичестве, о положительных плодах ростовщичества:

Ростовщик без прибыли, почему ты используешь такую великую сумму сумм, и при этом не имеешь средств к жизни?

Ведь, заключая сделки только с одним собой,

ты, милый, обманываешь только самого себя;

а когда Природа велит тебе уйти,

какой приемлемый бухгалтерский отчет ты сможешь оставить?

Твоя не пущенная в рост красота должна быть похоронена с тобой,

Тогда как, будучи использованной, она живет в качестве твоего душеприказчика

(сонет 4)

наполни сладостью какой-нибудь сосуд, обогати какое-то вместилище

сокровищем твоей красоты до того, как она самоуничтожится.

Такое помещение в рост не является запрещенным ростовщичеством,

оно делает счастливыми тех, кто оплачивает добровольную ссуду;

ты вправе породить другого себя

или стать в десять раз счастливее, если процент будет десять к одному.

Десятикратно умноженный, ты был бы счастливее, чем теперь,

если бы десять твоих детей десять раз воспроизвели твой облик;

тогда что могла бы поделать смерть, если бы ты покинул этот мир,

оставив себя жить в потомстве?

Не будь своенравным, ведь ты слишком прекрасен,

Чтобы стать добычей смерти и сделать червей своими наследниками

(сонет 6)

Другой правовой аллюзией является понятие аренды, которое встречается в нескольких сонетах.

К неминуемому концу ты должен готовиться

и свой милый образ подарить кому-то другому,

чтобы красота, которую ты получил в аренду,

не имела окончания

(сонет 13)

Чтобы решить этот спор о праве собственности, учреждено

жюри из мыслей, которые все являются арендаторами сердца

(сонет 46)

Разве я не видел, как те, кто живут ради внешнего и показного,

теряют все, и больше, платя слишком высокую арендную плату

(сонет 125)

Почему такую высокую цену, имея такой краткий срок аренды,

ты платишь за свой приходящий в упадок особняк?

Чтобы черви, наследники этих излишеств,

доели твои затраты? В этом - конец твоего тела?

Тогда, душа, живи за счет убытка своего слуги,

и пусть оно чахнет, увеличивая твое изобилие

(сонет 146)

Во всех приведенных цитатах, на современный взгляд, вместо «аренды» напрашиваются другие слова: «на время», «на краткий срок» и т.п., но, очевидно, сухость правового слова воспринималась современниками Шекспира естественно, и не резало слух.

В сонетах встречается немало других терминов (и их производных): «вор», «кража», «грабеж», «убийство», «наследник», «залог», «суд», «обязательство» и иных слов из правового лексикона. Как и в большинстве остальных случаев, они используются в переносном значении.

Когда на судебные заседания безмолвных заветных мыслей

я вызываю воспоминания о прошедшем,

я вздыхаю о многом, к чему тщетно стремился

(сонет 30)

Раннюю фиалку так я бранил:

«Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,

если не из дыхания моего возлюбленного?

Лилию я осуждал за то, что она обокрала твою руку,

а бутоны майорана украли твои волосы.

Розы были от страха как на иголках,

одна краснеющая от стыда, другая белая от отчаяния,

а третья, ни белая ни красная, обокрала обеих

и к своей краже присоединила твое дыхание,

но за ее воровство во всем великолепии ее расцвета

мстительный червяк поедает ее насмерть.

Я наблюдал и другие цветы, но не видел ни одного,

который бы не украл сладость или цвет у тебя

(сонет 99)

Завещая, Природа ничего не дарит, но лишь дает взаймы

и, будучи щедрой, она дает взаймы тем, кто щедр

(сонет 4)

Но иногда при использовании соответствующих терминов в них сохраняется юридический контекст, начиная с восклицания:

Прочь, подкупленный осведомитель!

(сонет 125)

и кончая строками сонетов, в которых то и дело мелькают картинки из зала судебных заседаний:

свою руку подниму, свидетельствуя против себя,

в защиту законных оснований твоей стороны.

Чтобы бросить меня, бедного, ты имеешь силу законов,

поскольку для любви твоей ко мне я не могу привести никакой

законной причины

(сонет 49)

твоя противная сторона становится твоим адвокатом,

и против себя самого начинаю тяжбу

(сонет 35)

В ассоциативном мышлении Шекспира восхищает неожиданность юридических поворотов, которые ведут к появлению яркого художественного образа. Разве не необычен ход, использованный поэтом в 46 сонете для разделения красоты глаз и чувств сердца:

Чтобы решить этот спор о праве собственности, учреждено

жюри из мыслей, которые все являются арендаторами сердца,

и по их вердикту определены

доля ясных глаз и драгоценная часть, отводимая для сердца

Сонет 134 вообще может навести на мысль, что его написал влюбленный судебный чиновник, который оторвался на некоторое время от бумаг, чтобы излить свои чувства, но не в состоянии при этом освободиться от паутины раздумий об отложенных делах:

Итак, теперь я признал, что он твой,

а я сам - заложник твоей воли;

я откажусь от прав на себя, так чтобы другого меня

ты возвратила, и он всегда был моим утешением.

Но ты этого не сделаешь, и он не будет свободным,

так как ты алчная, а он добрый;

он стал, как гарант, подписываться за меня

под обязательством, которое теперь так же прочно связало его.

Ты используешь его поручительство твоей красоте,

как ростовщик, который все оборачивает к прибыли,

и привлекаешь к суду друга, который стал должником из-за меня,

так что его я теряю из-за того, что ты жестоко злоупотребляешь мной.

Его я потерял; ты обладаешь и им и мной.

Он платит сполна, и все же я не свободен.

Готовя это небольшое эссе, я думал, имеются ли какие-то пространственно-временные точки, где сливаются твои творческие усилия с предметом твоих размышлений, людьми, чьи имена ты употребляешь? Мне кажется, что имеются. О каких-то вещах я размышлял, посещая театр «Глобус». Я стоял, быть может, на том самом квадратике, где четыре столетия назад стоял Шекспир, и думал над теми же самыми строчками, о которых думал он. Редактирую текст (специально выбрав эти места) возле комплексов Регистана и Шохи Зинда в Самарканде. Я трогаю те камни, которые были положены сюда в начале XVIIвека, и смотрю на узоры, которыми они были покрыты в это же время, возможно, в те самые мгновения, когда Шекспир обдумывал строчки какого-нибудь сонета, прикасаюсь к стволу пятисотлетней чинары у мавзолея Аль-Бухари, листва которого шелестела при жизни Шекспира. И возникает ощущение космического единства, попадания в один могучий всемирный поток культуры. Вдруг понимаешь, что тебе повезло припасть к Кастальскому ключу и утолить свою жажду, и возникает надежда, что хотя бы глоток напитка, без которого не может существовать человеческая душа, достанется и читателю.

Юридический словарь сонетов

adverseparty is thy advocate lawful plea- противная сторона становится твоим адвокатом

acceptable audit usury- одобренный, приемлемый бухгалтерский отчет

bond- обязательство, долговое обязательство

bail- брать на поруки, поручительство, залог

bequest- акт завещания, оставления в наследство, наследство

civil war- гражданская война

conquest- завоевание

contracted- обрученный

debtor- должник

decide this title- решать спор о праве собственности

defendant- ответчик

executor- душеприказчик, исполнитель завещания

fell arrest- жестокий (земной) арест

forfeit- лишиться в результате конфискации, потерять право на что-л.

to guard the lawful reasons on thy part- в защиту законных оснований твоей стороны

having traffic- заключая сделки

heir- наследник

inheritors- наследники

from hands of falsehood, in sure wards of trust- сохранить от нечестных рук, под надежной охраной

kill- убивать

in lease- в аренду

lend- взаймы

loss- убыток

mortgage- залог, ипотека

by paying too much rent- платя слишком высокую арендную плату

profitless usurer- ростовщик без прибыли

robbery- кража

right- право

sessions- судебные заседания

steal- воровать, похищать

suborned informer- подкупленный осведомитель

surety- гарант, гарантия, залог, поручительство

sue- привлекать к суду

short a lease- краткий срок аренды

stolen- украден

tenant- арендатор

thief- вор

thievish- вороватый, воровской

unused- не пущенный в рост

usurer- ростовщик

utmost sum- итоговая сумма

verdict- вердикт

willing loan- добровольный заем

Из статьи: А. Диденко. Категория справедливости в частном праве

29

Категория справедливости в гражданском праве проявляет себя в качестве принципа этой правовой отрасли и как общее оценочное понятие, используемое при осуществлении прав и исполнении обязанностей. Сразу следует подчеркнуть, что одно дело назвать признаки справедливости, другое - суметь установить их наличие или отсутствие в конкретной ситуации, сложность чего обусловлена, помимо оценки фактического материала, еще и тем, что признаки справедливости наделены оценочными свойствами. Но юриспруденция не математика, в ней не обойтись, как и в других общественных науках, без опоры на понятия с гибкими, неустойчивыми разграничительными признаками. Без предварительного обозначения критериев, по которым должен идти поиск, установить справедливость на практике было бы весьма затруднительно или вообще невозможно. Также приходится считаться с тем, что надлежащее понимание справедливости на основе объективных критериев, не всегда может быть понято и принято многими людьми. Это происходит потому, что такое понимание есть равнодействующая страстей, опыта, мыслей, морали огромного множества людей и их отдельных групп, далеко не всегда совпадающая с индивидуальным сознанием. Справедливость далеко не единственный фактор повышения значения частного права. И преувеличивать ее значение не следует. В обычных человеческих отношениях существуют не менее высокие понятия, чем справедливость, такие как щедрость, великодушие, благородство. Вспомним, как Гамлет ответил Полонию о справедливом принятии «по заслугам» прибывших во дворец актеров. «Полоний:

Принц, я обойдусь с ними по заслугам.

Гамлет:

Нет - лучше, чтоб вас черт побрал, любезнейший! Если обходиться с каждым по заслугам, кто уйдет от порки?

Обойдитесь с ними в меру вашего великодушия. Чем меньше у них заслуг, тем больше будет их у вашей доброты».

Проявление разнообразных высоких чувств возможно и в бизнесе, то есть в частно-правовых отношениях, например, природная щедрость натуры может явиться основанием таких юридических актов, как прощение долга или осуществление пожертвований. Но подобные проявления высоких качеств обыкновенно никакой самостоятельной правовой роли не играют, в отличие от юридической справедливости, наличие в действиях субьекта или отсутствие которой может изменять содержание правоотношения. Выражение «справедливый поступок», слова «вопиющая, явная, большая несправедливость» в обыденной жизни несут чисто этическую нагрузку. Это эвфемизмы, не имеющие юридического значения, ибо правовая справедливость - не измеряемая величина, она или есть или ее нет. Все перечисленные прилагательные лишь означают, что произошло очевидное несоответствие общепринятым нравственным требованиям справедливости и законности, которое беззастенчиво попрано, бросается всем в глаза.

________________

29 В сб. «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Избранное. Т.Ү.Алматы.2017. С. 88-89.

Из статьи: А. Диденко. Категория договора, ее место и значение в постсоветском праве

30

«Договор наряду с другими категориями относится к надстроечным категориям и в связи с этим неизбежно возникает вопрос: сохраняется ли в нынешний период прямая зависимость надстройки от базиса и как сегодня следует оценивать марксистский подход об определяющей роли базиса?

Маркс не мог предвидеть ни практики социализма, ни постсоветского способа образования частной собственности на основе так называемой общенародной собственности. Наверное, он посмотрел бы по-новому на характер взаимодействия базиса и надстройки в современном обществе. Как говорил Шекспир:

Когда расти бы мог он с веком вместе,

И он бы создал - с ними наравне

Достойное стоять на первом месте31

При всем практическом негативе того «везения» Маркса, что его учение попало в руки Ленина и Сталина, объявивших это учение официальной доктриной, все же нельзя допустить, чтобы были выплеснуты высочайшие научные достижения в изучении капиталистической действительности, всесторонность научного подхода, доказательства определяющей роли экономики в обществе.

На могильном памятнике Марксу начертаны его слова: «The philosophers have only interpreted the world in various ways. The point however is to change it».32 Перефразируя Маркса, можно сказать, что сегодня произошло преобразование мира и задача состоит в том, чтобы объяснить смысл и значение осуществленного преобразования» (с. 370).

«Общество вообще может прожить с минимальным значением договора, но тогда правила обмена заменяются на другие: приказные, традиционные, религиозные, нравственные и т.д. Цивилизованный же рынок не может прожить без правового договора. Хотя и в наиболее развитом рынке недостижим 100-процентный идеал торжества договорных правил. Договор как ценность, - такое же цельное явление, как и право, и также как в борьбе за право не имеет значения размер материального притязания, так и ценность договора не измеряется ни его предметом, ни положением и силой его сторон. Социальная ценность соглашения аксакала с почтой о доставке пенсии абсолютно равна ценности нефтяного контракта. Шейлок требовал от дожа Венеции закона и суда, и в этом отношении его требования звучат возвышенно. Если бы он настаивал только на взыскании 3000 дукатов, то был бы потерян весь глубочайший правовой пафос шекспировской трагедии» (с. 367).

________________

30 В сб. «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Избранное. T. Y.Алматы. 2017. С. 370.

31 У. Шекспир. Сонет 32. Пер. А. Финкеля.

32 «Философы только объясняли мир различным образом. Дело, однако, в том, чтобы изменить его».

Из статьи: А. Диденко. Вызовы времени: условия гражданско-правовой ответственности

33

Практика испытывает настоятельную потребность в стратегически мыслящих юристах, чье мышление и эрудиция выходят за рамки догмы, которые сочетают литературный стиль и знания в области философии и истории права. На этом утверждении хочется задержаться. Какой бы ни была содержательная часть моих публикаций я, в меру своих эстетических познаний, сознательно стремился придать им литературную форму, которая является неотъемлемым элементом научного гуманитарного знания. Увы, не всегда это находит понимание не только со стороны недостаточно мастеровитой и просвещенной юридической прослойки, но и маститых ученых. Приходится затронуть взгляды давнего коллеги М.К. Сулейменова по поводу методологии научного исследования. Он так оценивает свое творческое кредо: «Действительно, на протяжении своей долгой научной жизни я привык при выработке своего мнения по какой-либо проблеме опираться по возможности на весь научный багаж своих предшественников. Я считаю, что без глубокого изучения юридической литературы по исследуемому вопросу нельзя провести любое серьезное научное исследование». Затем продолжает: «Что же касается А. Диденко, то, судя по тому, что в подтверждение своих обвинений он привел очередную цитату из Фауста, складывается впечатление, что он черпает свои аргументы не из юридической литературы, а из поэтической произведений Гете и Шекспира. Поэтому и результат у него получается не юридический, а поэтический». И далее. «Меня эти художественные образы мало трогают. Я предпочитаю все же использовать не поэтические аргументы, а юридические источники»34.

Жаль, конечно, что художественные образы мало трогают автора. Кто будет спорить, что хороший литературный стиль не заменит точного научного анализа и отточенных формулировок закона. Но в одном из самых великих мировых научных произведений, «Капитале», К. Маркс цитирует Шекспира, Гомера, Гете, Гейне, Софокла, Сервантеса, Данте, Диккенса и многих других. Или возьмем, казалось бы, сухих немецких исследователей правовой материи. Говоря о поэзии, драмах Шиллера они указывали на то, как поэзия прославила натиск на историческое право, и все, о чем думали и писали в стихах, превратилось в дела35. Разумеется, названных авторов не заподозришь в желании покрасоваться перед читателем. Просто они прекрасно понимали, что яркая образность аргументации может дать больший эффект, чем унылое комментаторство даже самых прогрессивных идей. Ограниченность взгляда, постоянно обращенного на мелочи и подробности, пристрастие к прямым линиям не только исключает все поэтическое, но и понижает все научное. Значение формы в такой тонкой сфере, как право, не менее важно, чем объективное исследование, форма способствует воспитанию и укреплению национального правового духа, вырабатывает привычку жить и действовать по закону. Эта та истина, которая не требует специального научного обоснования, а нуждается лишь в твердых усилиях государственной воли и выработке способов ее утверждения. Это не панацея, но важнейший способ повышения роли права и коэффициента его полезного действия. Точно так, как миллионы верующих людей помнят десятки и сотни правил Священных книг и стремятся им следовать в силу своих убеждений, должно быть и с законодательными правилами, сотня основополагающих из которых, начиная с «закон строг (не «суров», как говорили римляне - А.Д.), но это закон», должна быть впитана человеком с детства. Я твердый сторонник широкого использования ассоциативных методов проникновения в правовую материю из философии, литературы, искусства, естественных наук.

________________

33 В сб.: «Гражданское законодательство. Статьи. Комментарии. Практика». Вып. 50. Алматы. 2017. С. 9-11.

34 Сулейменов М.К. Есть ли пределы толкования Верховным Судом норм Гражданского кодекса? // https://www.zakon.kz/4818774-est-li-predely-tolkovanija-verkhovnym.html(дата публикации 22.09.2016 г.).

35 Савиньи Ф. Система современного римского права. - М.: Статут, 2011. - T. 1. - C.29.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Русская шекспириана наполнена большим количеством поэтических произведений. Я выбрал стихи, наиболее близкие мне по духу и приближенные к теме настоящей работы.

В. ВЫСОЦКИЙ

МОЙ ГАМЛЕТ

Отрывок

Зов предков слыша сквозь затихший гул,

Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,

Груз тяжких дум наверх меня тянул,

А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни -

Едва застыв, он начал расползаться.

Я пролил кровь, как все, - и, как они,

Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью - есть провал.

Офелия! Я тленья не приемлю.

Но я себя убийством уравнял

С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,

Я наплевал на датскую корону, -

Но в их глазах - за трон я глотку рвал

И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,

В рожденьи смерть проглядывает косо.

А мы все ставим каверзный ответ

И не находим нужного вопроса.

Д. САМОЙЛОВ

ОПРАВДАНИЕ ГАМЛЕТА

Врут про Гамлета,

Что он нерешителен.

Он решителен, груб и умен.

Но когда клинок занесен,

Гамлет медлит быть разрушителем

И глядит в перископ времен.

Не помедлив стреляют злодеи

В сердце Лермонтова или Пушкина.

Не помедлив бьет лейб-гвардеец,

Образцовый, шикарный воин.

Не помедлив бьют браконьеры,

Не жалея, что пуля пущена.

Гамлет медлит,

Глаза прищурив

И нацеливая клинок,

Гамлет медлит.

И этот миг

Удивителен и велик.

Миг молчания, страсти и опыта,

Водопада застывшего миг.

Миг всего, что отринуто, проклято.

И всего, что познал и постиг.

Ах, он знает, что там за портьерою,

Ты, Полоний, плоский хитрец.

Гамлет медлит застывшей пантерою,

Ибо знает законы сердец,

Ибо знает причины и следствия,

Видит даль за ударом клинка,

Смерть Офелии, слабую месть ее, -

Все, что будет потом.

На века.

Бей же, Гамлет! Бей без промашки!

Не жалей загнивших кровей!

Быть - не быть - лепестки ромашки,

Бить так бить! Бей, не робей!

Не от злобы, не от угару,

Не со страху, унявши дрожь, -

Доверяй своему удару,

Даже если себя убьешь!

О. МАНДЕЛЬШТАМ

И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,

И Гёте, свищущий на вьющейся тропе,

И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,

Считали пульс толпы и верили толпе.

Быть может, прежде губ уже родился шепот

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

Н. РАУПОВА

ЛЕДИ МАКБЕТ

Леди Макбет! Вы довольны?

Сбылся вожделенный сон? -

Красной каплей на ладони

Проступает он.

Леди Макбет! Не решимость -

Рок натянет лук!

Все свершится? -

Все свершилось.

Не отмоешь рук.

Все грехи смывает просто

Один ковш воды? -

Но измятый, словно простынь,

Мозг хранит следы.

Корчится бездушный разум -

Рук не оттереть -

Вечно с них кровавым глазом

Будет грех смотреть.