Карагандинец хочет привезти тело Сакена Сейфуллина с Магадана

Жазыкен Калиевич уже 20 лет живет этой идеей. Мысль о том, что останки его великого земляка лежат на чужбине, в вечной мерзлоте, не дают карагандинцу покоя. А все потому, что в 1991 году он лично беседовал с человеком, который отбывал срок на одной зоне с Сейфуллиным.

А началось все с празднования 100-летнего юбилея писателя.

- Я тогда был секретарем агадырского райкома партии, – вспоминает Жазыкен Калиевич. – И в честь столетия Сакена Сейфуллина мы там организовывали большое мероприятие. Открыли два замечательных памятника. И на месте его рождения, в Карашилике, и в самом Агадыре. Позвали много гостей: общественных деятелей, поэтов, писателей. Среди приглашенных был и ветеран войны Петр Алексеевич Шевбунов. Позже он приехал в Караганду к своему зятю Ивану Мудрову и рассказал о празднике. И тут Мудров вдруг сообщил ему, что сидел вместе с Сакеном Сейфуллиным и похоронил его своими руками в Магадане…

Когда секретарь райкова узнал об этом признании, он тут же сам поспешил в Пришахтинск, где жил старик по фамилии Мудров. Человеком тот был простым, до пенсии работал обычным водителем, газет не читал, общественной жизнью особо не интересовался. И если бы не случайная беседа с родственником из Агадыря, может, его история никогда бы и не всплыла.

Свою беседу с бывшим заключенным Жазыкен Калиевич записал на магнитную ленту, которую теперь принес в редакцию «NV.KZ». 24 года назад Иван Николаевич (ныне уже покойный) рассказал о том, что, как и многие во времена репрессий, был осужден огульно по 57 статье. На 32/34 шахте, где он работал посадчиком, произошла авария: в лаве перемкнуло электрический кабель. Едва шахтеры вышли из клети, как их арестовали. Не позволив даже помыться, забрали всю бригаду. Как вредителя Мудрова осудили и сослали на Дальний Восток.

- Нас с Сакеном Сейфуллиным привезли на зону одновременно, на одной машине, – рассказывает хриплый голос с аудиозаписи. – Сначала ехали до Владивостока. Потом на пароход – и сразу в Магадан. Там знаешь, сколько тысяч было? Пароход битком набили. Еще японцы, помню, встревали с обеих сторон. …Я уже работал, наверное, с неделю. Потом наш бригадир по фамилии Мостовой говорит: «Слушай, тут ведь твой земляк». Вон в той палатке». Мы встретились. Я его спросил: «А кем вы работали на материке?» – «Писателем. Меня зовут Сакен Сейфуллин». Я Мостовому об этом сообщил. Но он не поверил: «Да не может быть! Какой из него писатель?» Но я настаивал: «Как же, раз человек говорит, так и есть». И вот Сейфуллин много раз ко мне ходил. Потому что мне по два килограмма хлеба сразу давали. Я ведь много физически работал. А он… трудно ему было. Придет ко мне: «Иван, хлебушек есть?» Говорю: «Есть». Даю ему. Курить он не курил. Говорил, что с Алма-Аты.

Иван Мудров описывал страшные бытовые условия, в которых выживали заключенные. И зимой, и летом жили они в палатках. Разжигать огонь там не разрешали. Ночью в пятидесятиградусный мороз люди надевали ватники, ложились все вместе и накрывались матрацами.

«Вместе с уголовниками сидели. Нас они называли “фашистами”. Работали на прииске по 12-13 часов. Утром  в пять подымаешься, идешь на сопку, приносишь дрова, покушаешь – и на работу. Кто-то не выходил, потому что не мог ходить. Они его за забор выкидывали – и все. А потом говорили: «Он сбежал». Однажды (в феврале 1940 года) Мостовой мне сообщает: «Земляк твой сбежал». – «Как сбежал? Куда он мог отсюда убежать?» – «Бригадира посадили из-за него». Бригадир вышел, когда в апреле стали пески промывать на эстакаде, и нашли тело Сейфуллина. Может, сам упал в руду, а может, толкнул кто. Похороны там проходили очень свободно… Бушлат сняли, переодели его, гроб не делали, так положили. На деревянной бирке было написано «Сейфуллин, дата смерти и рождения». Я сам ее проволокой прикрутил к его ноге».

По фотографии из книги повестей, которую Жазыкен Калиевич показывал старику, тот сразу узнал своего земляка. Добавил только, что на зоне тот был без усов: всех осужденных перед этапированием брили наголо. Парторг пытался вытянуть из Мудрова какие-то уникальные подробности личной жизни писателя, по которым можно было бы наверняка заключить, что пенсионер действительно общался со знаменитым поэтом. Но тот мог вспомнить немного. По словам Мудрова, Сакен упоминал, как охотился в детстве. Рассказывал, что писал только на казахском языке. Это удивило Мудрова, потому что на русском Сейфуллин говорил исключительно чисто. А еще Сакен утверждал, что осудили его по ложному доносу как японского шпиона.

Не услышав желаемого, парторг засомневался. Однако старик заверил его, что может показать то самое место в тайге на реке Атурях, где он своими руками похоронил Сакена.

«Неужели я обманывать буду? На что мне это нужно!» – с обидой восклицает старческий голос с магнитной ленты.

В том же 1991-м году Томпиев повез Мудрова в Магадан. Вместе с ними ездили директор совхоза имени Сакена сейфуллина Шахизады Абильдин и писатель Аппаз Каражигитов.

- Я сразу обратился в карагандинский обком партии, – поясняет Жазыкен Калиевич. – Они тоже проводили мероприятие в честь столетия Сакена Сефуллина. И там приняли решение организовать эту экспедицию. Одновременно я начал вести большую переписку с КГБ республики, с Магаданом. Отовсюду прибыли письма, что писатель был расстрелян. Но никаких подтверждающих документов не было, хотя я у них и запрашивал. Мудров же стоял на своем.

…Участники экспедиции переживали за здоровье 78-летнего старика. Боялись, что у него не хватит сил показать место захоронения. Дорога до прииска имени Горького была тяжелой. Добирались сначала на двух самолетах до города Синегорье, затем на машине до поселка Ягодный, а уже оттуда вездеходом до места в тайге, где когда-то стояла зона. Оказалось, что там до сих пор добывают золото. Мудров разрыдался, увидев сваленную прогнившую караульную будку, из которой сверху наблюдали за заключенными. Здание конторы не узнал: оказалось, что его перестроили после пожара. Старик повел всех за собой. Прошли примерно километр и уткнулись в лес. Мудров растерялся, потому что полвека назад там было поле. Кладбище поросло мхом, высокими деревьями. Карагандинцы стали искать могильные холмики. И очень скоро Жазыкен Томпиев увидел палку выцветший указатель, на котором было написано: «Д-74».

- Я нанял бригаду и вместе с ними сам копал, – продолжает Жазыкен Калиевич. – Несколько дней трудились, но раскопали меньше метра. Добрались лишь до верхнего слоя трупов. От них остались одни скелеты. На одном из них я нашел деревянную табличку с надписью, сделанной химическим карандашом: «Петров Николай Иванович». Также было указано, когда этот человек родился и когда умер. Представляете? Четкая запись спустя полвека! Это нас воодушевило. Однако ниже мы не могли уже копать вручную. Почва была со льдом. Когда золотой прииск был лагерем, тела умерших заключенных укладывали в длинные траншеи друг на друга и закапывали. И вы представляете, те тела, что лежат в нижних слоях, в вечной мерзлоте, сохранились, должно быть, до сих пор!

- Мы сразу пошли в КГБ, чтобы получить доступ к архивам. Они послали нас в МВД Магаданской области. Оттуда нас отправили, наконец, в архив. Там архивариусы рассказали, что, когда Сталин умер, все дела спустили в подвал и хотели сжечь, но по какой-то причине не сделали этого. Архивариусы подняли документы наверх. И сейчас все это хранят. Я смотрел журналы. Они были в ужасном состоянии. Много стерто резинкой, перечеркнуто, много вырванных страниц. Я нашел дела Мостового и Мудрова, нашел карагандинцев, например, Троицкого, который был у нас управляющим трестом, нашел Садыкова.

- В журнале было несколько похожих фамилий. Но дел не было. Я в архиве сидел четыре дня. Ночами сидел. Утром возвращался. Мудров плакал. «Я что, получается, обманывал? Давай ищи, ты должен его найти!» – говорил он. В общем, в документах я ничего не нашел, но работники архива мне посоветовали ехать во Владивосток, потому что там были пересылочный пункт и главный архив. Мы планировали вернуться на следующий год. Но партия закрылась, началась неразбериха. И я до сих пор не могу туда попасть. Акиму области писал. Он ответил: хорошо, будем решать. Но так ничего и не решил. А у меня будто заноза в сердце. Столько лет прошло, но я так и не закончил это дело.

-  Я не утверждаю, что Сакен Сейфуллин не был расстрелян. Но я хочу, чтобы истина восторжествовала. Я уверен на сто процентов, что Сакен Сейфуллин там! Мудров не мог обманывать. К тому же не только Мудров видел Сейфуллина уже после 1938 года. Сохранились свидетельства о том, что наш Алимхан Ермеков, когда лечился в Москве, встретился с казахстанским дипломатом. И рассказал ему о том, что видел Сакена в Сибири на пересыльном пункте. Они целую ночь в камере вдвоем провели. Алимхан Ермеков хранил эту тайну всю жизнь. Потому что сам отсидел 18 лет. Страх у него был.

- У него был братишка Мажит, дети которого живы. Рымжан – это дочь Мажита, она воспитывалась у Сакена Сейфуллина. И еще был зять. Я с ними несколько раз встречался. Говорил: «Слушайте, если на то пошло, он мне никто – ни родственник, ни друг. Но вы почему не подымаете этот вопрос? Не пишете премьеру, президенту?» Несколько раз давал им свои телефоны, свой адрес. Они отвечали: «Хорошо, спасибо вам, мы возьмемся». Но дальше этого дело не пошло. Почему они так себя ведут, непонятно. Может, боятся до сих пор. Однако наша поездка вызвала резонанс. После того как я выпустил книгу “В поисках  истины”, журналист из Тараза написал открытое письмо премьер-министру и заявил, что Сакен Сейфуллин не был расстрелян.

- Меня часто об этом спрашивают. Но нет, Сакен Сейфуллин не мой родственник. Он мой земляк! Родился в Агадыре, учился в Успенке. Помню, как в детстве мои родители пели песни на его стихи.

- Моя цель – получить поддержку правительства. Потому что Путин архивы закрыл. Без официального разрешения туда уже не попасть. Нужна помощь государства. Нужны деньги. Необходимо создать делегацию, чтобы мы вместе с историками и археологами выехали в Магадан. И произвели раскопки на месте захоронения. И мне важно не только найти Сакена. Ведь вместе с ним на приисках сгинули сотни людей, среди них много казахстанцев. Был интересный случай. В 1991 году на прииске Горького ко мне подошла повар из местной столовой и говорит: «Я десять лет назад была в Кокчетаве. И ко мне обратился человек по фамилии Айтуганов. Просил узнать, не осталось ли где в магаданских архивах упоминаний о его репрессированном отце». Повар отдала мне данные. И я нашел дело Айтуганова в архиве! Представляете? Он был директором училища, кажется, в Талдыкоргане. Я написал письмо в Кокчетав. И его сын, уже старый человек, звонил мне и полчаса плакал по телефону. Собирался поехать на прииск и хотя бы горсточку земли привезти на родину.