Борцы с коррупцией не умеют признавать свои ошибки - Гани Садибеков
primeminister.kz
Вице-министр энергетики Гани Садибеков в интервью газете "Время" рассказал о расследовании, которое ведется против него антикоррупционным ведомством.
В марте 2018 года, антикоррупционная служба сообщила о задержании вице-министра энергетики Гани Садибекова. Была опубликована видеозапись задержания, а также огромное количество изъятых купюр. Как заявил тогда занимавший должность официального представителя антикоррупционного ведомства (АДГСПК) Нурлан Жахин, вице-министр Садибеков вступил в сговор с руководством подрядной организации, чтобы похитить деньги, выделенные на очистку озера в Щучинско-Боровской курортной зоне.
С тех пор прошло 20 месяцев, а дело Гани Садибекова до сих пор не поступило в суд.
- Гани Калыбаевич, помните, как именно вас задерживали сотрудники антикоррупционной службы?
- 1 марта рано утром я проводил сына в школу, и тут же ко мне подошли люди, показали удостоверения и постановление следствия. Для меня это был шок - я даже не понял, в чем меня обвиняют. И вот до момента, как меня повезли в суд, чтобы санкционировать арест, я не знал, в чем суть уголовного дела. Уже потом, когда в дело вступили адвокаты, мне все объяснили.
- Согласно официальному заявлению у вас нашли крупную сумму денег.
- Я не думаю, что 2000 долларов, которые изъяли у меня дома, - это сумма, свидетельствующая о миллиардных хищениях. Я знаю, что деньги очень тщательно искали. Обыски были у меня и дома в столице, и в алматинской квартире, где как раз в тот момент находилась моя супруга. Искали деньги дома и в офисе даже у моего брата-предпринимателя, откуда изъяли, но потом вернули 30 тысяч долларов, приготовленных для выплаты заработной платы работникам его компании.
- Тогда у кого нашли миллиард?
- Не знаю, но точно не у меня.
- Сразу после задержания суд санкционировал ваш арест. Что было самое тяжелое в следственном изоляторе?
- Запах. Я был в четырехместной камере площадью 8 квадратных метров. В этой комнатушке люди спят, едят и справляют нужду, и мы были вынуждены постоянно сидеть с открытой форточкой. Март в столице - это еще зима, поэтому по ночам жутко мерзли, но окошко не закрывали. 15 суток меня продержали, после чего адвокаты добились изменения меры пресечения на домашний арест.
Следующие полтора года я провел в компании с охраной. Мне было разрешено выходить из дома только на допросы. Запрещалось разговаривать по телефону, общаться с родственниками и детьми. Я даже не мог позвонить и поговорить со своими больными родителями.
- В чем же конкретно вас обвинили?
- Сначала, когда только задержали, было объявлено, что я получил взятку. Потом стали подозревать в том, что министерством оплачены фактически невыполненные работы по очистке озера Карасу. В первые дни следствия сумма ущерба варьировалась от 1,1 до 3,5 млрд тенге.
Дело в том, что в 2017 году Министерство энергетики выплатило 3,6 млрд тенге компании, занимавшейся очисткой озера Карасу в Щучинско-Боровской курортной зоне. Было объявлено, что из этих денег якобы миллиард обналичили и похитили. Но точную сумму никто не мог назвать, потому что никаких ревизий, проверок или аудита до возбуждения уголовного дела не проводилось. На это обстоятельство обратил внимание суд, когда мне изменили меру пресечения на домашний арест.
Я теперь уже понимаю, что изначально уголовное дело не могли завести без выявленной суммы ущерба. Но борцов с коррупцией это не остановило, им было достаточно того, что они на протяжении года с лишним проводили негласные следственные действия, проще говоря, поставили мой телефон на прослушку, и на основании этих разговоров почему-то сделали вывод, что я причастен к тяжкому преступлению. Но только потом, после задержания и заявлений для прессы, была проведена экономическая экспертиза, подкорректировали обвинение, которое сводилось к тому, что я якобы присоединился к ранее организованной преступной схеме и придумал, как можно незаметно вытаскивать деньги из сложнейшего проекта.
- Проект действительно такой сложный?
- Проект по очистке озер Карасу, Щучье и Бурабай начал разрабатываться в 2012 году тогдашним Министерством охраны окружающей среды, но позже в связи со слиянием трех министерств был передан в Министерство энергетики. Работы по очистке Карасу были начаты в 2014-м.
4 мая 2016 года я был назначен на должность вице-министра энергетики, курирующего вопросы экологии. Мне сразу поставили задачу уделять особое внимание данному проекту, поскольку он реализовывался в рамках послания президента. Я, признаюсь, не сразу разобрался, как там что устроено. Поэтому уже буквально на четвертый день после моего вступления в должность, 8 мая, в выходной день, я выехал на озеро Карасу, чтобы своими глазами увидеть, как идут работы.
Проект действительно уникальный, включает очистку трех озер Щучинско-Боровской курортной зоны. Цель - создать благоприятные экологические условия для развития туризма. А начали с Карасу, потому что его состояние уже представлялось катастрофическим, так как толщина воды в озере составляла всего один метр, в то время как глубина водоема 6-8 метров. То есть на дне скопилось столько ила, что он не позволял подземным источникам пополнять озеро. Вы когда-нибудь видели, как очищают водоемы?
- Не приходилось.
- До этого проекта в Казахстане использовался самый примитивный способ: на баржу загоняют экскаватор, который вычерпывает грязь со дна. По сути, это даже не очистка, а углубление водоема. В нашем случае технология очистки была выбрана самая прогрессивная и передовая. На озеро запускался плавучий земснаряд немецкого производства, который всасывал со дна ил вперемешку с водой - эта смесь называется пульпой, а затем передавал ее по трубе диаметром 20 сантиметров и длиной полтора километра прямо на очистной завод.
Завод тоже построили, но не на самом озере, а за горой. Там эту пульпу пропускали через сепараторы (их еще называют вибросита), где отделялись камни, песок, сучки, камыш, водоросли. Затем эта пульпа смешивалась с реактивами для ускорения процесса отделения осадка и пропускалась через центрифугу. В центрифуге происходило отделение воды от ила, после чего очищенную воду возвращали в озеро, а обезвоженный ил вывозили на полигон. Между прочим, ил - прекрасное удобрение с большим содержанием органики под названием “сапропель”. Им даже в садовых магазинах торгуют.
- Действительно, разобраться в этих технологиях непросто.
- Да. Стояла задача провести очистку с наименьшими экологическими потерями и сохранением объема озера и его микрофлоры. Техника была немецкая, работали на ней иностранцы из Словакии, а генеральным подрядчиком была казахстанская компания. При этом общая сумма, выделенная на очистку всех трех озер, превышала 23 млрд тенге.
Я подчеркиваю еще раз: проект уникальный, разработан специально для трех озер, причем на тот момент не было ни нормативов, ни тарифов по оплате работы. Пришлось заказывать разработку ведомственных нормативов в КазНИИСА (Казахский научно-исследовательский институт строительства и архитектуры). Для этого его сотрудники выезжали в Словакию, проводили хронометраж оборудования, встречались со специалистами, которые затем и были задействованы в проекте. Проектировщиком была разработана и сметная документация, и сам проект, который получил положительное заключение в РГП “Госэкспертиза”, и только после этого начались работы.
Когда я приступил к обязанностям вице-министра, то узнал, что по озеру Карасу антикоррупционная служба проводила расследование за 2014-2015 годы, в ходе которого была выявлена переплата около 6 млн тенге, впоследствии взысканная Министерством энергетики у подрядчика через суд. Но первое уголовное дело прекратили, поскольку проект требовал корректировки. Работы не были завершены.
- А вам предъявили претензии по выплатам за 2017 год?
- Именно так. При этом меня обвиняют в том, что я якобы провел незаконную корректировку проекта с целью увеличения его стоимости, а потом уже по завышенной стоимости подписывал фиктивные акты выполненных работ. На самом деле после корректировки стоимость проекта не увеличилась, а, наоборот, уменьшилась на 86 млн тенге. Стоимость работ по очистке одного кубометра гидросмеси снизилась с 2370 до 550 тенге. Также из стоимости проекта были исключены работы по ультрафильтрации, что дало экономию около 700 млн тенге.
Мы выяснили, что фильтрация воды не приносит запланированного результата, поэтому решили, что не будем оплачивать эту часть работ, но в технологии очистка воды осталась, но только за счет подрядчика.
Ну и самое сложное - следовало подобрать правильный реагент-флокулянт и определить его количество. Реагент необходим для того, чтобы взвешенные частицы ила собирались в хлопья и отделялись от воды. Если этот процесс проводить в естественных условиях, нужны месяцы, чтобы ил самостоятельно осел, поэтому для ускорения применяют флокулянт. Для этого следовало провести лабораторные анализы ила и пульпы, или гидросмеси, чтобы установить процентное содержание сухого вещества.
С этой целью словацкая компания, которая непосредственно выполняла работы по очистке озера, взяла в озере пробы ила и воды, а затем уже в авторитетной лаборатории Словакии провела исследования и установила эти показатели. Я помню, что потребовал от своих подчиненных проверить компетентность этой лаборатории, на что мы получили соответствующие подтверждения. По расчетам словаков, доля сухого вещества в гидросмеси составляет 2,14 процента, а остальное - вода. По сути, земснаряд высасывает со дна ил и с помощью воды прокачивает его по трубопроводу для обработки на завод, или, как его называют в проекте, комплекс по переработке и обезвоживанию гидросмеси.
По версии следствия, все эти работы обошлись казне в 500 млн тенге, а все остальное - переплата, которую похитили. Вы можете представить, что такие сложные процессы с привлечением иностранных технологий, механизмов и даже зарубежных рабочих в течение трех лет стоят всего 500 млн тенге? Там только оборудование обошлось подрядчику в 4,5 млн евро!
- А ил на полигон действительно вывозили?
- Полигон находится на расстоянии 52 километров от озера Карасу, любой желающий может туда съездить и своими глазами все увидеть. Там проводились обмеры - 70 тысяч кубометров высохшего ила лежит. Говоря о том, что акты фиктивные, следствие не желает признавать тот факт, что при пересчете это как раз 150 тысяч кубометров влажного ила, оплаченных Министерством энергетики за все годы реализации проекта.
На озере следствие само провело батиметрию, то есть замерили оставшийся на дне ил. Изначально, когда работы только начинались, на дне Карасу лежало 323 тысячи кубометров донных отложений, а сейчас осталось 174 тысячи кубов. Значит, всего со дна озера извлечено 149 кубометров ила, именно это количество Минэнерго оплатило! Таким образом, следствием установлено, сколько ила извлечено, сколько находится на полигоне. Эти цифры совпадают. О каких приписках можно говорить? Ведь прежде чем попасть на полигон, этот ил должен быть извлечен со дна озера, пройти обработку и обезвоживание, то есть весь цикл работ проведен. Причем ежемесячно министерством проводились контрольные замеры уровня воды в озере для подтверждения указанных в актах объемов.
- А что тогда лежит в основе обвинения?
- В основе обвинения лежит судебная строительно-экономическая экспертиза, проведенная частным экспертом МОЛДАХМЕТОВЫМ. Он сделал вывод, что оплата услуг подрядчика проводилась по неправильным расценкам, утвержденным КазНИИСА, поэтому произвел самостоятельный расчет и вывел искомую для следствия сумму ущерба - 2,7 млрд тенге. По его мнению, гидросмесь должна откачиваться с содержанием сухого вещества не 2,14 процента, а 8 процентов. Грубо говоря, он сократил стоимость работ в 4 раза.
- Получается, ваш подрядчик качал слишком жидкую гидросмесь? А почему он не мог загребать побольше, чтобы гидросмесь была гуще?
- Да потому, что технология подразумевает, что доля сухого вещества в гидросмеси не должна превышать 2,14 процента! Если гидросмесь будет плотнее, то она будет настолько густая, что никакой насос не сможет ее перекачать, она просто закупорит весь трубопровод. Это как засор в канализационной трубе, его только водой можно прогнать. Там труба длиной полтора километра, и она довольно узкая.
Чтобы вывести эту цифру - 2,14 процента, словаки брали образцы воды и ила, смешивали их в необходимых пропорциях для лучшего выпадения осадка при минимальном использовании флокулянта и получили результаты по содержанию сухого вещества. Причем пробы словаки брали на озере Карасу в январе 2016 года, они специально приезжали в Казахстан, чтобы сделать замеры. А в обвинительном акте указано, что эти выкладки и расчеты я использовал в своих преступных целях и чуть ли не все это организовал.
- Подождите. Вы сказали, что начали работать в Минэнерго в мае 2016 года. Как вы могли организовать заключение лаборатории в январе?
- Да никто этого понять не может! В январе 2016 года я еще работал заместителем акима Павлодарской области. Я тогда ничего не знал не только о проекте, но и о словаках и их лаборатории, однако каким-то образом, получается, вошел в преступный сговор с подрядчиком. К слову, отношения с подрядчиком были натянутые - они на нас постоянно в суд подавали, мы их заставили часть денег вернуть за 2015 год, а за 2016-й не заплатили им 1,6 млрд тенге, потому что провели батиметрию и установили, что объемы, указанные ими в актах, не выполнены. По этому поводу они везде жаловались, в суды на нас подавали, а потом мы вдруг стали соучастниками преступления.
- По какой причине так сильно затянулось следствие?
- Потому что все доказательства вины подозреваемых опровергнуты. Еще в августе 2018 года постановлением следственного суда столицы антикоррупционную службу обязали провести еще одну судебную строительно-экономическую экспертизу, поскольку экспертиза Молдахметова признана недостаточно обоснованной, а выводы вызывают сомнения. Но повторная экспертиза не проведена до сих пор! В октябре 2019 года следственный суд снова обязал следователя назначить ту же экспертизу.
По нашей жалобе заключение Молдахметова было прорецензировано Институтом судебных экспертиз Алматы и Нур-Султана, где оно получило отрицательные отзывы, в которых указано, что Молдахметов даже не привел методику, по которой сделал вывод. Более того, Молдахметов в октябре этого года был лишен лицензии, поскольку другое его заключение, лежавшее в основе иного уголовного дела, тоже развалилось. Судом установлено, что этот эксперт пользуется устаревшей программой расчетов.
И что мы имеем в итоге? Вина фигурантов доказана с помощью документа, в чьей объективности дважды усомнился следственный суд. Но повторную экспертизу так и не провели.
- Почему?
- Говорят, что нет методики ее проведения, нет специалистов. Кстати, мои адвокаты заказали заключение строителей-экономистов и экспертов-строителей. Это заключение полностью исключает ущерб при проведении работ на озере Карасу, но следствие признает его недопустимым доказательством. Только в суде нам удалось отменить это незаконное постановление следствия и вернуть доказательство в материалы дела.
И таких незаконных действий со стороны следствия масса. За весь период расследования следственным судом вынесено порядка десяти постановлений, которыми суд подтверждает неполноту и незаконность следствия и обязывает провести дополнительные следственные действия. Генеральная прокуратура тоже возвращала дело в антикоррупционную службу на дополнительное расследование. В итоге 20 месяцев я подозреваемый, и за этот период следствие так и не смогло доказать мою вину.
Посредством следственного суда мы фактически заставляли антикоррупционную службу расследовать дело так, как того требует закон. Но постановления следственного суда игнорируются, экспертизы не назначаются, далеко не всех свидетелей нам предоставляют для проведения допросов. Мы неоднократно предлагали: давайте поедем на Карасу, проведем следственный эксперимент - заведем этот земснаряд, вывезем на середину озера и начнем качать гидросмесь. Следствие нам постоянно отказывало. В итоге технику разобрали и увезли в Европу, поскольку проект свернут из-за уголовного дела. Все - озера больше не чистят.
Зато в материалах уголовного дела есть фотография с дисплея земснаряда, где указана цифра 16,2 процента. Проявляя полную техническую безграмотность, следствие на протяжении полутора лет этот показатель относит к сухому веществу. Следователь везде эту бумажку показывал и говорил: мол, можете сами убедиться, что аппарат качает гидросмесь не по проекту. В итоге выяснилось, что эта цифра показывает крутящий момент декантера, к сухому веществу она никакого отношения не имеет.
- Хорошо, со сложными экспертизами разобрались. А еще какие-то доказательства вашей вины есть? Обычно борцы с коррупцией фиксируют момент передачи денег или хотя бы разговор, где взяточник обсуждает, какова его доля, пусть не напрямую, а намеками.
- В деле есть сотни часов разговоров, записанных при проведении негласных следственных действий (НСД). Я восемь месяцев их слушал, когда нас допустили к ознакомлению с материалами уголовного дела. Я действительно обсуждал с подчиненными проект, поскольку он находился на особом контроле руководства. Мы обсуждали, каким образом можно проверить выполненные объемы, прежде чем их оплачивать. Тогда-то и было принято решение провести батиметрию и выяснить, сколько же ила находится в озере на момент начала и окончания работ, чтобы определить, какое количество извлечено. Высказывались сомнения по объемам выполненных работ в 2016 году, и мы их в итоге не оплатили. При этом в НСД нет никаких разговоров, где мы бы обсуждали способ хищения или раздела денег.
- А какую позицию по вашему уголовному делу занимает Генеральная прокуратура? Туда вы пробовали жаловаться?
- Знаете, до марта 2018 года я был уверен, что прокуратура занимается надзором за законностью, но сейчас могу однозначно сказать: в нашем случае она полностью стоит на стороне следствия. Мы из следственного суда не вылезаем, но не было ни одного случая, чтобы прокурор поддержал ходатайство защиты. Как суд ни спросит мнение прокурора, он всегда против нас.
- Звучит довольно странно, ведь казалось, что Генеральная прокуратура в этом году стала тщательнее разбираться в громких расследованиях. Например, именно надзорный орган прекратил дело заместителя акима Алматинской области Багдата Манзорова в связи с отсутствием состава преступления…
- Я дело замакима не знаю, комментировать не берусь. Но в нашем случае могу только с сожалением сказать, что Генеральная прокуратура полностью поддерживает антикоррупционную службу.
- Еще в сентябре первый заместитель председателя Агентства по противодействию коррупции Олжас Бектенов объявил, что расследование вашего уголовного дела завершено. Когда же начнется суд?
- В сентябре расследование еще не было завершено, г-н Бектенов поторопился. Вообще, первый зампред антикоррупционной службы меня несколько раз удивил. Например, он даже провел специальное совещание в Министерстве энергетики, посвященное противодействию коррупции, и с гордостью объявил, что борцы с коррупцией выявили сразу двух вице-министров, которые воровали деньги на очистке озер. Неужели высокопоставленный сотрудник антикоррупционной службы никогда не слышал о презумпции невиновности? Или уголовное дело, основанное на заключении частного эксперта, лишенного лицензии, является неопровержимым доказательством вины? Мне кажется, все эти заявления были сделаны с одной целью: закончить следственные действия и загнать дело в суд.
- Быть может, это и есть лучший выход? Чтобы в ходе судебного процесса во всем разобрались и поставили точку...
- Я считаю, что лучший выход - это признать антикоррупционной службе, что никакого хищения не было, и прекратить дело. Я много лет провел на госслужбе и даже не догадывался, что у нас именно так расследуют преступления. У меня ощущение, что тогда, в начале 2018 года, кому-то было выгодно упечь меня за решетку, вот и придумали поднять тему с этими озерами. Сейчас, когда во всем разобрались, органы уже не могут остановиться и отыграть назад. Борцы с коррупцией, как я понял, свои ошибки признавать не умеют. Ну а мне деваться некуда - я буду бороться до конца и отстаивать свою невиновность.
Михаил Козачков
