Проблемы внутренней дифференциации частного права

zakon.kz, фото - Новости Zakon.kz от 22.10.2006 18:48

Фото: zakon.kz

Единство частного права противостоит не только самостоятельному частному праву для отношений между коммерсантами, или предпринимателями, или потребителями, а противостоит по еще более значительным причинам хозяйственному кодексу советского происхождения, считает доктор Рольф Книпер.

Проблемы внутренней

дифференциации частного права

Частное право устанавливает рамки, внутри которых субъекты права упорядочивают свои социальные и прежде всего имущественно-правовые и деловые отношения. Эти отношения не преследуют какой-либо публичной, общественной, общей цели. Они следуют скорее из легитимного для рыночной экономики преследования партикулярных интересов. Сами субъекты права должны определить свои интересы, выразить их и привести их в равновесие с соответствующими им и противопоставленными им. «Противопоставленным» может быть деловой партнер, а также член семьи или пострадавший в результате деликта: речь может идти о физических или о юридических лицах.

Также и государство, и иные публичные корпорации могут быть включены в такие частные отношения, если они не преследуют публичных, общих для всего общества интересов. Согласно концепции казахстанского, а также и немецкого права это такой случай, когда государство задействовано в промысловом секторе. Тогда и для него действуют нормы частного права, даже если представлять точку зрения, что государство всегда привязано к публичному интересу. Я остановлюсь на вопросе о том, является ли необходимым и целесообразным предпринять внутреннее подразделение в рамках материального частного права (процессуальное право я сознательно исключаю), которое посвящено частным отношениям, и вести речь о гражданском праве, трудовом праве, торговом праве, праве потребителей, супружеском и семейном праве и иной материи. Данная проблематика ни в коем случае не следует только из академического интереса. Она имеет большое практическое значение, например, для вопроса кодификации определенной материи внутри и вне Гражданского кодекса (ГК) или также для вопроса о создании специальных видов подсудности.

Фактически во многих правопорядках проводятся все или некоторые из перечисленных здесь различий. Мы знаем, что советской традиции соответствовало выделение из гражданских кодексов супружеского и семейного права. Это соответствовало идеологической убежденности, что только в буржуазной семье доминируют имущественные интересы и господство патриарха, в то время как социалистическая семья была свободна от такого рода эгоистических интересов. Мы также знаем, что во Франции и в Германии были приняты и действуют до сих пор торговые кодексы, которые не существуют в других странах. Мы знаем, что в последние десятилетия в Европе, в частности, под влиянием ЕС, возникло разветвленное право для защиты (прав) потребителей, которое частично изложено в специальных законах. Наконец, мы знаем, что с начала первой трети ХХ века по всему миру было разработано специальное трудовое право, которое также отражает потребность в особой защите занятых работников. И больше того, оно учитывает тот факт, что содержание трудовых договоров преимущественно согласовывается в виде коллективных договоров между профсоюзами и организациями работодателей. К гражданскому праву в более узком понимании относится тогда только то, что не отрегулировано в самостоятельном(прим. переводчика -«особенном, отдельном») частном праве.

Для того чтобы выделить из общего частного права самостоятельные(прим. переводчика - «отдельные, специальные, особенные») виды частного права, используется два критерия, а именно объективные или субъективные. Объективные критерии связаны с содержанием отношения, то есть со специальным типом договора: например, ‘acte de commerce’, как это называется во французском Code de Commerce, с супружескими отношениями или выполнением соответствующей работы за оплату. Эти отношения не должны подчиняться типу договора об аренде или договора о купле-продаже, как это имело место в старых законах. Субъективные критерии применяются в связи сособенностями задействованных лиц: к коммерсантам, как это названо в германском торговом уложении, или по иным характеристикам, как, например, к потребителям.

Ясно, что такое чрезмерное дифференцирование разрушает единство гражданского права. Это препятствует обозримости и простоте при правоприменении, работает против возможности давать не индивидуализированные оценки, уменьшает значение общих норм для всех правовых отношений и влияет на правовую культуру. Пожалуй, с этим можно было бы смириться, если бы были веские причины для самостоятельных видов частного права. Эти причины должны были бы быть в любом случае озвучены и должны убеждать. Я должен признать, что во многих сферах, по моему мнению, этого не происходит. То, что имеют место особые констелляции, недостаточно в качестве обоснования. Деликт, в частности, имеет свои особенности, в отличие от договора, так же как вещное право имеет отличия от обязательственного права, и каждый тип договора отличен от другого типа договора без того, чтобы это послужило необходимостью отрегулировать все эти виды материи в самостоятельных частных правах. Даже такой тип договора, как «договор купли-продажи» или «трудовой договор», являются обобщением конкретных констелляций, которые не вредят единообразию. Особенное в единообразно кодифицированном частном праве состоит ведь в том, чтобы на абстрактном, всеобщем уровне единообразно отрегулировать типичные положения дел и открыть тем самым доступ для единообразных критериев выравнивания интересов и распределения рисков. Это не должно разрабатываться от случая к случаю, а должно лишь только применяться к отдельному случаю. Это имеет большие преимущества и соответствует необходимости демократического развития права и является задачей законодательной власти.

Итак, необходимо задать вопрос, имеется ли необходимость удалить из гражданских кодексов ту или иную из названных здесь материй и обобщить их в самостоятельных законах частного права. В этой связи я хотел бы лишь коротко остановиться на трудовом праве и семейном праве и более подробно - на торговом праве и правах потребителей.

В действительности, я думаю, что отношения между супругами основываются на их совпадающем волеизъявлении, являются частными отношениями, в которых переплетаются имущественные и неимущественные отношения. Представленная в некоторых государствах идеология, что брак представляет собой публичный институт, противоречит, по моему мнению, праву на самоопределение человека, и от нее следует отказаться. Супружеские и семейные отношения являются гражданским правом в чистом виде и в соответствии с этим имеют свое место в ГК.

Иное действует для трудового права. Здесь системообразующая особенность заключается в том, что индивидуальные договорные отношения регулируются лишь в небольшой части, а в центре системы находятся отношения между социальными партнерами. Эти отношения требуют особого урегулирования, поскольку договором отрегулированы не эти интересы взаимообмена. В большей степени эти партнеры согласовывают коллективные тарифные договоры, которые интегрируются в индивидуальные трудовые договоры. Фактически действительно получила развитие комплексная материя, охватывающая совокупность норм, регулирующих деятельность организаций, а также коллективные и индивидуальные социальные отношения, что за это время закрепилось действительно в самостоятельном виде частного права.

В то время как по разным причинам об этих обоих видах материи едва ли ведутся споры, в то же время в течение десятилетий ведутся интенсивные дискуссии о необходимости или ненужности специального торгового кодекса или, как это называется в Украине, особого хозяйственного кодекса наряду с ГК. Беглое правовое сравнение документирует, что в различных странах с традициями кодификации состояние законов далеко от их единообразия. Во Франции с 1807 года действует Code de Commerce, который первоначально был связан с субъективным критерием, а именно «commercant», а позже его особенность в основном была приписана объективному критерию, а именно уже упомянутому «acte de commerce». В Германии также действует торговый кодекс, который в копии субъективно связан с первоначальным французским вариантом, а именно с коммерсантом («купцом»). Некоторые европейские и неевропейские страны заимствовали ту или иную модель, в то время как новые кодификации отказываются от отдельного торгового кодекса, как, например, Италия, Нидерланды, Квебек и большинство тех, кто одновременно с ГК - 16.01.2003 г. - внедрили так называемый хозяйственный кодекс, который, в отличие от классических торговых кодексов, наряду с частноправовыми отношениями включил элементы публичного хозяйственно-административного права.

Такими же не единообразными, как и состояние законов, являются и научные представления по этому вопросу.

Так, например, один из известных немецких специалистов по торговому праву считает, что «легитимный правовой состав подлинного торгового права … столь мал, что существуют вообще большие сомнения относительно самостоятельной кодификации по типу торгового кодекса». Далее он также несколько разочарованно отмечает, что расходы на законодательную деятельность с целью его отмены слишком высоки, чтобы отменить его (Canaris, Handelsrecht, 23 Aufl. 2000, S. 15 f). Другим образом этот факт документирует важнейшее коммерческое юридическое издательство Франции Dalloz: для того чтобы представить соразмерный объемный Code de Commerce, к нему присоединяют валютное право, а также банковское и биржевое право, а также совокупность норм, регулирующих обращение ценных бумаг, после того, как французский Code de Commerce добавил материю, которая еще более однозначно, чем в германском торговом уложении, не представляет собой «подлинное торговое право», а именно добавил совокупность правовых норм, регулирующих ведение конкурентной борьбы, и нормы, регулирующие отношения несостоятельного должника и кредитора, вексельное право и организацию торгово-промышленных палат.

Правда, с другой стороны, в Германии высказываются возражения против таких высказываний. Один не менее известный немецкий профессор торгового права выразил во многих своих публикациях мнение, что необходимо очистить от пыли и модернизировать старое торговое право и развить его до самостоятельного (прим. - «особого») частного права для предпринимателей. И что из-за необходимой для деловой жизни XXI века интернационализации и гибкости «едва ли возможно избежать» создания привязанного к определенным свойствам правового субъекта внешнего частного права (Schmidt, Handelsrecht, 5. Auflage, 1999, S. 6 ff; 33ff). Совершенно в русле такой перспективы законодатель Австрии переименовал 27.10.2005 г. и изменил по содержанию старый торговый кодекс в «Кодекс предпринимателей» (Bundesgesetzblatt I, Nr. 120/2005). Между тем в Германии, даже в ГГУ, в существенной степени под влиянием европейских директив, отказались от единства субъекта права. Четко проводится различие между различными группами лиц, а именно предпринимателями (§14 ГГУ) и потребителями (§13 ГГУ). Я знаю, что также и в правополитических дебатах постсоветского пространства снова и снова возникает вопрос об отдельном торговом и хозяйственном кодексе, и хотел бы остановиться в деталях на аргументации.

Действительно, в этом споре кодификаций и мнений я придерживаюсь позиции, что законодательство, которое в XXI веке связывается с определенными критериями (право) субъектности, без нужды отказывается от общественных и юридических основных исходных посылок, без того, чтобы это привело к корректному уравновешиванию интересов, большему упрощению торгового оборота или к социальному выравниванию несбалансированности экономической власти.

Выше я уже указал, что правовой порядок соотносится с межперсональными, социальными и прежде всего деловыми отношениями, и поэтому в обычном случае он объективно связан с такими отношениями. В соответствии с этим исключения требуют пояснений, если нормы вычленяют какое-то лицо или группу лиц и привязывают к ним какие-либо решения. В рамках гражданского права это означает, в частности, что оно имеет в качестве основы в любом случае формальное равенство всех лиц и отграничивается как от привилегированных и дискриминирующих особых позиций феодальных сословий, так и от в значительной степени преодоленной на сегодняшний день правовой системы «реального социализма», в которой была распространена дифференциация имущественного и правового упорядочивания в зависимости от субъекта.

Классические гражданские кодексы следовали этой объективной связи. Если мы рассмотрим, напротив, классические торговые кодексы, то возникнет иная картина: так, французские авторы упрекали редакторов Code de Commerce, в противоположность к Code Civil1984 г., в заурядности и боязливой, не вдохновленной целью преодолеть сословность, приверженности к корпоратистическому понятию коммерсанта (и тем самым к субъективной системе), как оно было кодифицировано 23 марта 1673 г. Кольбертом в «Ordonance du Commerce». Хотя во время революции класс коммерсантов («купцов»)был разрушен путем разрушения корпораций, редакторы Code de Commerce не предполагали, что их Codeне может быть, как Ordonance 1673 г., законом коммерсантов.

Вместо того чтобы сознательно создать закон о правовых сделках, которые действуют для производства товаров, они хотели создать закон для торговых профессий, хотя представители этих профессий уже не представляли собой автономный класс, и коммерсанты не представляли собой ничего более, чем обычную категорию граждан» (Hamel/La Garde/Jauffret, Droit Commercial, Tome I, 2 éd., 1 Vol., 1980, S. 41 - Übersetzung durch Verf). Авторы призывают, таким образом, к преодолению субъективной системы сословного права для коммерсантов в пользу права межперсональных отношений.

Меркантилизм Кольберта с его привилегиями в отношении (французских) торговцев не пригоден ни во Франции, ни в Германии для гражданско-правового образца, чего, однако, удалось достичь модели Code Commerce из-за ее влияния. Из-за этого прежнего влияния в первой книге торгового уложения Германии еще сегодня речь идет о торговом сословии, поэтому этот кодекс, как первоначально и Code de Commerce, начинается с определения понятия «коммерсант», и, вероятно, исходя из этого, как само собой разумеющегося факта, закон открывает определенным коммерсантам, имеющим добровольный статус коммерсанта, «Kann-Kaufmann», возможность зарегистрироваться среди сословия коммерсантов, вероятно, чтобы участвовать, теперь уже в мнимых, привилегиях, которые сопутствуют понятию о данном сословии. То, что привилегии являются мнимыми, легко извлечь из того, что, например, адвокатам должна быть предоставлена возможность «подчиниться торговому праву», но одновременно подчеркивается, что это имеет больше невыгодных последствий, чем преимуществ (P. Raisch, Handels- und Unternehmensrecht als Sonderprivatrecht? ZHR 154 (1990), S. 567 ff/577).

Итак, если после трезвой оценки преимуществ и недостатков подчинения системе торгового кодекса настоятельно рекомендуется не становиться по собственной воле коммерсантом (So etwa Canaris, a.a.O., S. 38), и эмпирически этого, как правило, и не происходит, а больше наблюдается тенденция обойти статус коммерсанта(vgl. etwa Kindler, Die Entwicklung des Handelsrechts seit 1998, JZ 2006, 176 f ), то можно сделать вывод, что от ancien regime (прим. переводчика - от «бывшего порядка, права») привилегированного сословия субстанционально ничего удовлетворительного не осталось. Если одновременно сохраняется особое торговое право, и оно защищается серьезными авторами, то необходимо исследовать обоснование этого.

В другой своей статье (R. Knieper, Sonderprivatrechts für Diese und Jenen?, in: Führ u.a. (Hrsg.), Festschrift für E. Rehbinder, 2007, S) я высказал предположение, что постмодернистский дух времени и тенденции к растворению единого понятия разума, в том понимании, как оно было разработано в философии Просвещения, с интеллектуальной точки зрения облегчает отказ от концепции единства субъекта права и экспериментирование с новыми мыслительными фигурами. Но я предостерег от таких экспериментов, место которым в искусстве и философии, но не в нормативной системе права.

Если по порядку рассмотреть опыты легитимации и актуальное содержание самостоятельного права для лиц, осуществляющих промысел предпринимателей, то сложно обнаружить нечто субстанциональное, что делало бы необходимым такое самостоятельное частное право. Не только Code de Commerce касается тот факт, что в нем из первоначально имевшихся 648 статей содержится на сегодня только 159, из них 33 - в первоначальной формулировке (Hamel u.a. a.a.O., S. 66), и что, как сказано, это общее произведение только потому предлагает некоторое количество, что в нем содержится много материи от совокупности норм, регулирующих ведение конкурентной борьбы, до правовых норм, регулирующих отношения несостоятельного должника и кредитора, которые определенно не являются подлинным торговым правом или «внешним» частным правом для предпринимателей. Несмотря на различные позиции в правополитическом ангажементе, немецкие авторы также приходят к результату, что в торговом кодексе многое, как материя, не является подлинным торговым правом, причем спор о деталях, как, например, при квалификации отчетности (что некоторые считают публичным правом), имеет больше семантическую природу (Vgl. etwa Schmidt a.a.O. S. 6; Canaris a.a.O., S. 2 ff, 274 f).

Там, где речь идет о праве, привязанном к характеристике особых субъектов права, также возникает неоднозначная картина. Например, если утверждается, что торговый оборот «больше, чем прочий частноправовой оборот, должен быть сильнее ориентирован на трансграничную куплю-продажу товаров», и при этом в качестве примера указывается на международную куплю-продажу товаров (So Schmidt a.a.O. S. 33f ), то этому можно в любом случае возразить, что, пожалуй, самый важный документ для этой сферы - Конвенция ООН о договорах международной купли-продажи товаров от 11 апреля 1980 г. (CISG), однозначно применяется, независимо от «гражданского или торгового статуса сторон» и независимо от того, «имеет ли договор гражданский или торговый характер» (ст.1, абз. 3 CISG). Также и поддерживаемые Международной торговой палатой правила и оговорки о торговых сделках международной купли-продажи товаров, несмотря на их наименование, не ограничиваются на их использовании среди коммерсантов, даже если им принадлежит здесь основное значение.

Даже по отношению к характеристике, как облегчение делового оборота путем далеко идущего обоснования обязательств и рисков коммерсанта и защитой добросовестных сделок, картина позитивного самостоятельного права неоднозначна (So aber Canaris a.a.O., S. 6 ff; Schmidt a.a.O. S.35f ). Не без европейского влияния можно установить, что также и в торговое право все больше и больше проникают принудительные нормы, которые частично должны защитить общество (Publikum), а частично - коммерсанта, и в этом направлении создается все больше предписаний о соблюдении формы. Хорошими примерами являются Директивы о торговых представителях 1986 г., так же как и Директивы о посредничестве при заключении договора страхования. Обе директивы настаивают на обязанности информирования и исполнения в письменной форме и ограничивают частную автономию оформления, хотя практически они, без сомнения, адресованы коммерсантам/предпринимателям.

Предположение о малообязательном с точки зрения содержания отделении торгового права от общего гражданского права подтверждается, если, как это примерно сделал Грундманн, сравнить субстанциональное наполнение современного права купли-продажи, находящегося под влиянием соответствующего международного. Грундманн сделал это для предписаний Е по потребителям и уже упомянутой Конвенции ООН о международной купле-продаже товаров (S. Grundmann, Verbraucherrecht, Unternehmensrecht, Privatrecht - Warum sind UN-Kaufrecht und EU-Kaufrechts-Richtlinie einander so ähnlich? AcP 202 (2002) S. 40ff ). Он задается вопросом, почему оба эти текста столь похожи. Прежде всего он объясняет различное применение регулирующих норм не ориентацией в первую очередь на определенных субъектов права и персональные сферы применения, а компетенцией издателей правовых норм (a.a.O. S. 57 f ). Это не лишено сходств с размышлениями в XIX веке в Германии о создании всеобщего торгового кодекса (ADHGB), которое представлялось необходимым, потому что правительство германского рейха не имело тогда законодательной компетенции в сфере гражданского права, и поэтому должно было ограничиться торговым правом. Далее Грундманн обнаруживает значительные содержательные сходства. Модернизация в сравнении с прежним правом следует, в частности, из того, что за это время выросло осознание большого значения прозрачности для корректного и дееспособного рыночного права. Это в особенности имеет место как следствие, в сравнении с прошлым, чрезмерно возросшие требования к обязанности информирования друг друга деловых партнеров, и в частности здесь и оферентов. Это есть подлинное общее частное право, так что преодолено исходящее из субъективных критериев «расчлененное применение» самостоятельных частных прав (Grundmann, a.a.O., S. 44; ebenso H. Kötz, Freiheit und Zwang im Vertragsrecht, in: Festschrift für Mestmäcker, 1996, S. 1037ff ).

Если современный гражданский кодекс выравнивает асимметричность информации и при этом вносит профессиональную компетенцию в различные санкции (So Grundmann, a.a.O., S. 62f), если обязательное действие договоров, например, электронных, заранее предполагается для предлагаемых договоров, если он устанавливает нормы для новой диспозиции переговоров или делает их принудительными, тогда такие новые кодификации не дрогнут на фундаментах гражданско-правовых свобод и обязательств. Они несправедливо отсылаются ко все больше раздувающемуся самостоятельному частному праву. Это касается также предоставляемого для некоторых межперсональных отношений права, при безусловно заявленном акцепте договора, отказаться от его полной действенности и предоставить акцептирующей стороне право на его отзыв. Все это, как было написано мной в 1996 году, остается интегрированным «в нормальное гражданское право» (Die Zitate finden sich bei R. Knieper, Gesetz und Geschichte, 1996, S. 119 ff ) и без какого-либо разрушающего воздействия включено в ГГУ (ср. только §§255, 312, 312 с, 495 etc. ГГУ).

Примеры и общая германская реформа долгового права первых лет XXI века, при которой многие нормы, ориентированные на потребителей и касающиеся самостоятельных частных прав, были без проблем интегрированы в ГГУ, показывают, что интеграция самостоятельных частных прав для различных субъектов права - коммерсантов, предпринимателей, людей свободных профессий, потребителей, женщин и детей - возможна без каких-либо усилий. Это также показывает, что подвижки в модернизации, вопреки расхожему мнению, не всегда исходят из торгового права, а исходят именно из необходимостей общего частного права. Но если «законодатель интегрирует право потребителей и торговое право в общее частное право, он в несоразмерно большей степени вынужден назвать различие в фактах, которое оправдывает самостоятельное правило. Тем самым уменьшается риск гипертрофированной защиты прав потребителей и неоправданные привилегии в отношении к торговому сословию» (So Grundmann, a.a.O., S. 69). Авторы новых гражданских кодексов наверняка могут эмпирически подтвердить данное высказывание.

Итак, необходимо было бы остаться в рамках единообразного юридического понятия лица в частном праве. Это понятие содержит как для юридических, так и для физических лиц в качестве существенной отрицательной части не учет субъективной позиции или особенностей каждого отдельного человека. Модернизация права межперсональных отношений, деловых отношений, рыночного оборота, к которому также относятся и взаимные торговые сделки, так же как и покупка потребителями, направлена на упрощение, схематизацию, юридический учет усредненных интересов, повышение обязанности давать информацию для обоснования объективных стандартов. Для оценок определенно важную роль играют специфические контексты. Но они находятся внутри самих межперсональных отношений. Не требуется субъективной системы привязки к каждый раз по-разному определяемым лицам, т.е. к предпринимателям, потребителям или иным лицам, и было бы иллюзией полагать, что с функциональным дроблением лиц происходит приближение к человеку.

В этом смысле действительно происходит «процесс перманентного обновления и самоочищения» (so K. Schmidt, Fünf Jahre «neues Handelsrecht», JZ 2003, S. 585/586), на самом деле не торгового права, как продолжает К. Шмидт, а частного права вообще. Заявление о «Европейском торговом кодексе» (K. Schmidt, Handelsrecht S. 20) было бы необходимо взять обратно, и то, что, насколько мне известно, еще не сформулировано относительно европейского кодекса для потребителей, вообще не должно быть сформулировано. Ничего иного я не могу посоветовать для Казахстана.

В заключение я хотел бы остановиться на особом пути Украины в отношении создания одновременно с ГК и хозяйственного кодекса. Прежде всего мне представляется необходимым привести некоторые терминологические и субстанциональные пояснения.

У меня сложилось впечатление, что относительно концепции «хозяйственного» кодекса в странах посткоммунистического пространства господствует похожая путаница, как и в процессуальной сфере относительно концепции «арбитража». Положение законодательства на Украине, которое, к счастью, не было скопировано никаким иным государством, объясняется, как мне кажется, этой путаницей. Параллельное существование гражданского и хозяйственного кодекса создало необозримую ситуацию, вредную для обеспечения права и тем самым для положительного экономического развития. Оба закона в немалой своей части посвящены одной и той же правовой материи, в частности, обязательственному праву, предпринимательскому праву, праву собственности. По содержанию они частично отличаются друг от друга. Частично пересекаются. При этом знатоку гражданского права без труда бросилось бы в глаза, что регулирования украинского гражданского кодекса, как правило, более точны и предполагают более соразмерное распределение рисков, чем в хозяйственном кодексе.

Цель украинского хозяйственного кодекса выходит за рамки гражданско-правовых отношений. Его можно отнести к школе гражданского права, созданного в Советском Союзе, которая, в частности, была обоснована профессорами Лаптевым и Маммутовым (W.K. Mammutov (Hrsg.), Chozyaistvennoe Pravo, Kiew 2002; siehe auch Mammutov, Die Konzeption eines Wirtschaftsgesetzbuches der Ukraine in: WGO-MfOR 1994, S. 373 ff ).

Эта школа исходит не из неверного эмпирического наблюдения, что современным народным хозяйствам неизвестно четкое разделение между публичным и частным хозяйственным сектором, а известна увеличивающаяся ответственность государства за всеобщее экономическое развитие и встречная ответственность частных предпринимателей перед обществом. Из этого они делают юридический вывод, который напоминает теорию марксизма, согласно которой все общественные «надстроечные феномены» должны отражать материальный базис. Эта теория давно была опровергнута как эмпирически безосновательная. Но она основывается идеологически и упорно на тезисе, что комплексной экономической системе, не учитывающей больше в чистом виде общественное и частное, должна соответствовать правовая система, которая смешивает публичное и частное право. «Mixed economy» (смешанная экономика) должна дополняться «mixed law» (смешанным законодательством). То, что до настоящего времени ни в одной стране с традиционной рыночной экономикой это не было реализовано и что это категорически отвергается лучшими цивилистами из стран с переходной экономикой, их не беспокоит. Действительно, проф. Маммутов в одной из бесед в Донецке (Украина) в 1998 году объяснил, что в Германии и во Франции имеется хозяйственный кодекс, и мне, который 30 лет является профессором по экономическому праву, не удалось его убедить, что это не так. Таким образом, документируется эта путаница. Проф. Маммутов терминологически перепутал германское торговое уложение и французский Code de Commerce c хозяйственным кодексом (пост)советского периода, чтобы защитить свою школу. В западноевропейских законах речь идет о предпринимательском частном праве в чистом виде. В то время как хозяйственный кодекс сознательно смешивает частное право и хозяйственно-административное право (прим. переводчика - «совокупность правовых норм, регулирующих управление экономикой»).

Пикантным образом эта школа комплексного хозяйственного законодательства исходит из мнений, сформулированных в германской и французской литературе, которые были разработаны в 20-е годы и затем в годы фашизма приобрели определенный авторитет.

Но законодательные попытки создать в то время соответствующие законы в Германии полностью пошатнулись, и к концу эпохи фашизма были окончательно справедливо опровергнуты. Везде в западноевропейских странах признано, что, несмотря на экономико-политическую ответственность государства и несмотря на возникновение крупных предприятий с народнохозяйственным влиянием, не может быть и речи об «органическом срастании» государства и экономики. Именно развитие последних десятилетий показало, что государство не выполняет задачу структурирования и формирования экономики и подчинения их политическим предписаниям. Одновременно игроки в экономике или ориентированные на легитимную рентабельность участники рынка не могут действовать непосредственно в публичном или общественном интересе. В большей степени они должны иметь возможность преследовать свои партикулярные интересы для получения прибыли и роста в стабильных правовых рамках; эти интересы затем в сумме (надеюсь) должны способствовать национальному и глобальному благополучию.